Комбат не ждет награды - Гарин Максим

– Я же говорил тебе, Борщев, – зло бормотал он, – никто сюда не входил! Я сам въехал на машине, а потом лично закрыл ворота. Сигнализация включена, никто сюда не проберется. Ну что ты еще выдумываешь? Забудь об этом майоре! Шлялся пьяный, не мог найти дорогу… В какую-нибудь блевотину вступил, а ты мне лапшу яичную на уши вешаешь!

– Тревожно на душе, – сказал Борщев, – предчувствия меня никогда еще не подводили, – и он, припав к щели металлических ворот, принюхался. – Ну точно я тебе говорю, такой же самый запах – креозот, сивуха и конечно же спирт.

– Ну что с тобой делать? – Иваницкий наморщил лоб. – Я еще поверил бы тебе, если бы ты сказал, майор пробрался вовнутрь.

Но тогда он и остался бы там. Не мог же он заехать и выехать с нами?

– Как знать, – ответил ему Борщев. – Давай еще раз проверим, ведь попытка не пытка.

Иваницкий зло выругался и открыл щиток.

Снял тяжелую, старую эбонитовую трубку телефона и связался с пультом. Дежурный начальник караула четко доложил, что никаких происшествий за время его дежурства не случилось.

– Сними склад № 5 с сигнализации.

– Есть! Можете открывать.

Индикаторная лампочка на пульте сигнализации погасла. Иваницкий достал тяжелую связку с ключами и принялся один за другим открывать замки. Вскоре он и Борщев вдвоем отвалили тяжелую металлическую дверь и тут же закрыли ее за собой, задвинув засов. Иваницкий на всякий случай еще и повесил тяжелый амбарный замок с узкой дужкой, на который Борщев покосился не без отвращения.

Вспыхнул яркий свет, и начальник полигона со своим замом пошли по бетонному, в каплях масла пандусу. Здесь, в подземелье, царил тяжелый удушливый запах спирта и сивухи, словно бы кто-то разлил на полу трехлитровую банку плохого самогона.

– Сюда без огурца и не зайдешь, – пошутил подполковник Борщев.

Полковник Иваницкий пропустил эту неуместную шутку мимо ушей и теперь уже сам внимательно всматривался в каждую лужу смазки, пытаясь отыскать на ней следы рифленых ботинок. Но пока еще ничего стоящего не попадалось. Если и были следы, то от сапог и то старые. Пленка на лужах смазки уже успела подернуться пылью.

– Да говорил же я тебе, никого здесь не было и быть не могло!

И тут в глубине склада прозвучал странный звук, словно бы кто-то икнул. Иваницкий тут же замер и поднял руку вверх.

– Тише.

Борщев тоже остановился и прислушался.

– Хрен его знает…

– Что, и тебе показалось? – поинтересовался начальник полигона. – Дай-ка мне фонарь, Борщев. Надо было весь свет включить, а не только дежурное освещение, теперь до щитка топать и топать.

Когда фонарь оказался в руках Борщева, он несколько боязливо оглядываясь быстро побежал между рядами колонн, светя и налево, и направо.

– Это где-то здесь! Здесь!

– А по-моему, там!

Иваницкий еле поспевал за своим подчиненным.

Наконец они увидели источник шума. Им оказался молодой солдат, о чем свидетельствовала его короткая стрижка. Солдат стоял на четвереньках и пытался блевануть. Скорее всего, в желудке у него уже ничего не осталось, и это были лишь позывы. А перед ним разлилась лужа на метр в диаметре, и солдат ошалелыми глазами взирал на нее, где плавали остатки сегодняшнего ужина, непрожеванное мясо, куски капусты и всякая всячина.

Борщев с облегчением вздохнул и направил луч света прямо в лицо ошалелому солдату.

Тот попытался подняться на ноги, но лишь пьяно качнулся и стал заваливаться на бок.

Борщев подхватил его, рванул на себя, а затем принялся трясти. Он тряс его минуты две.

– Сука! Козел! Подонок! Как ты здесь оказался, мерзавец? Быстро говори, быстро!

Иваницкий стоял рядом всего лишь в каких-нибудь двух метрах.

– Я вам приказываю, отвечайте! – закричал подполковник.

– Я… Бля… Бля… – солдат заикался, прожевывая слова. Они вылетали из его горла с таким трудом, словно бы там стояла какая-то непреодолимая преграда. – Я, бля… Тут, товарищ подполковник, товарищ.., оказался совершенно случайно.

– Как ты сюда попал?

– Я…

– Как?!!

Солдат неопределенно махнул рукой и тут же зажал ладонью рот.

Начальник полигона и его заместитель отпрянули в сторону, боясь быть обрызганными блевотиной. Но это был лишь рвотный позыв.

Какой-то странный клекот вырвался из груди молодого солдата, и он принялся сжимать свое горло руками, словно пытался себя задушить или оторвать чьи-то железные пальцы от своего горла.