Бык в загоне - Воронин Андрей

— А к тебе каждый день приходят неизвестные личности и наблюдают за тем, как ты принимаешь душ?

— Честно говоря, ты первый.

Посмотрев друг на друга, они одновременно рассмеялись. Потом Валентина без всякого вступления задала вопрос:

— Ты наемный убийца?

Сергей слегка опешил, но, справившись с замешательством, ответил:

— Можно сказать и так, но к тебе это не относится.

— Спасибо!

— Не за что.

— Я и так знаю, — беспечно ответила она, — тебе нужен Мирзоев.

— А почему ты так спокойно об этом говоришь? — Никитина заинтриговала уверенность, с какой эта девушка держалась. — Еще и улыбаешься…

— А что мне — плакать?

Сергей хмыкнул.

— В логике тебе не откажешь. Насколько я понимаю, он твой любовник, и это все, — он обвел выразительным взглядом дорогую обстановку в квартире, ты имеешь благодаря ему?

— Какой он любовник, — равнодушно протянула Валентина, — педрило он вонючий. Просто он меня вытащил из борделя, куда я попала по глупости, и платит мне хорошие деньги, вот я с ним и трахаюсь, если можно так назвать эти тараканьи бега.

Сергей удивленно вскинул брови.

— При чем здесь насекомые?

— Долго готовятся, изображая из себя горячих жеребцов, и еле ползут, но называется бегами, — объяснила Валентина.

Сергей рассмеялся.

— Главное, гад, — продолжала она жаловаться на Мирзу, — никого ко мне не подпускает. Я уже забыла, что такое нормальный секс, — она вдруг оценивающе посмотрела на гостя и предложила:

— Может, ты меня трахнешь?

Никитин в очередной раз ошалел от такой простоты и незамысловатости.

— Ты сумасшедшая? Такое впечатление, что я разговариваю с роботом. У тебя нервы есть?

— Наверное, есть, — предположила девушка, — отдергиваю же я руку от горячего чайника — И то слава Богу, — изо всех сил пытаясь сдержать рвущийся наружу хохот, согласился Сергей.

— А все-таки, может, трахнешь меня? — не унималась она. — Ты ведь не боишься Мирзоева, не то, что эти дебилы-телохранители, которые максимум на что способны, так это хлопнуть меня по заднице.

— Слушай, не сочти меня импотентом или пидаром, — ответил Сергей, — но я так не могу.

— Что, не нравлюсь? — Валя даже обиделась. — А на меня в Москве знаешь как мужики западали, и в борделе я считалась лучшей.

— Я верю тебе, — произнес Сергей проникновенным голосом, как будто любящий отец уговаривает ребенка не брать в рот всякую гадость, — и мне ты очень нравишься, у тебя красивая грудь, ну и вообще, — к огромному его огорчению, он не мог больше вспомнить никаких женских прелестей, которые стоило бы упомянуть, — но понимаешь, у меня дома осталась любимая девушка, она мне верит, не могу же я ее обмануть!

— Как хочешь, — неохотно согласилась Валентина, а затем, пожав плечами, добавила. — Но вообще-то я не понимаю, как она об этом узнает. Ладно, давай пить кофе. А господина Мирзоева ты мог бы застрелить у него дома, потому что здесь он бывает редко, — неожиданно сменила она тему разговора, — конечно, если хочешь, можешь ждать у меня, я буду не против. Чем черт не шутит, может, ты ко мне и привыкнешь.

— Ты знаешь его адрес?

— Конечно, — ответила она.

— Что же ты раньше молчала, — в голосе Сергея послышались нотки упрека.

— А ты меня не спрашивал, — парировала сексуально озабоченная молодая особа.

— Ты была там?

— Пару раз, пока его жена не приехала.

— Можешь нарисовать план квартиры? — спросил, особо не надеясь на положительный ответ, Никитин.

— Могу, — все с тем же скучающим видом произнесла она, — я могла бы даже ключи достать, если бы ты был менее щепетильным в половых вопросах.

— Может быть, я изменю свое решение, — соврал он, — а лучше мне просто заплатить тебе.

— Я сама могу тебе заплатить, — обиделась нежданная помощница и, достав из лежащей на столе дамской сумочки бумажник, бросила на стол несколько кредитных карточек, среди которых Писарь с удивлением узнал золотую «Визу».

— Ого!

— А то как же!

— Не обижайся, — примирительным тоном попросил Сергей свою собеседницу, — давай договоримся, если ты мне поможешь, я выполню любое твое желание, естественно, в рамках моих понятий о чести.

— Ничего мне от тебя не надо, — ее голос опять звучал равнодушно, подай мне ручку и лист бумаги, — она указала на свой ридикюль, — я тебе нарисую все; что смогу вспомнить.