Слепой против бен Ладена - Воронин Андрей

Последним, держась за ушибленный бок, помещение покинул тот самый деятель, что так неудачно пытался оторвать Глебу голову. Годков ему было что-то около двадцати, круглая его физиономия еще сохраняла юношеский румянец и пухлость щек; мешковатые джинсы, куртка кричащей расцветки и такой же яркий, прямо как у российского первоклашки, рюкзак дополняли картину, и Глебу стало неловко, что он от неожиданности так сильно приложил этого беднягу. Еще он подумал, что высокий уровень жизни, увы, способствует развитию и широкому распространению инфантилизма: детишки вступают в половую жизнь все раньше, а взрослеют при этом все позже. При таких условиях любой ловкий негодяй может вертеть ими как вздумается, надо только не забывать время от времени гладить их по головке и угощать конфетами...

Объект этих невеселых размышлений был остановлен в дверях разгневанным барменом, который, держа под мышкой биту и недвусмысленно поигрывая трубкой радиотелефона, стребовал с него деньги за заказанное компанией пиво и за ею же учиненный разгром. Денег у бедняги оказалось мало; бармен, чувствуя слабину, упомянул о полиции. Продолжая испытывать неловкость и не имея ни малейшего желания провести остаток дня в участке, давая свидетельские показания, Глеб успокоил хозяина и извинился за некрасивое поведение своих юных "соотечественников", сопроводив извинения характерным хрустом, какой способны издавать только недавно отпечатанные деньги. Купюра была достаточно крупной, чтобы покрыть не только материальные, но и моральные издержки владельца бара; молодой француз был отпущен, а инцидент благополучно замят.

Немногочисленные посетители, осознав, что представление окончено, спокойно вернулись к своим напиткам и застольным разговорам. Разговоры эти по вполне понятным причинам приняли теперь новое направление. Народ здесь собрался, судя по всему, простой и бесхитростный, мнений своих никто не скрывал и о приличиях не беспокоился. Разговоры касались в равной мере как проклятых мусульман, от которых не только на материке, но уже и в Британии не стало житья, так и чертовых французишек, которые абсолютно неспособны достойно себя вести в приличном обществе.

Глеб обменялся с Рашидом многозначительным взглядом. Затем оба посмотрели на бармена. Тот уже вернулся за стойку и вытирал с нее пролитое пиво с таким видом, будто на земле никогда не существовало более важных дел. На иностранцев он явно старался не смотреть и речей своих завсегдатаев не прерывал. Все было ясно. Глеб еще раз переглянулся с Рашидом, громко пожелал всем присутствующим хорошего пищеварения, немного подождал и, не дождавшись ответа, в компании турка покинул заведение.

– Проклятая дыра, – сообщил, оказавшись на улице, Рашид. – И куда катится этот мир? А вы решительный парень, мистер журналист. Где это вы так навострились драться?

– В Иностранном легионе, – рассеянно солгал Глеб.

– Правда? – немного преувеличенно изумился турок.

– Ну, разумеется, – непринужденно ответил журналист Сивер. – Где же еще?

Откуда-то налетел резкий порыв ледяного ветра. Теплолюбивый Рашид поежился и поднял воротник своей яркой спортивной куртки.

– Проклятая дыра, – повторил он то, с чем Глеб внутренне был полностью согласен. – Я знаю здесь неподалеку хороший винный магазин. Там заправляет один мой земляк. Не знаю, как вы, мистер, а я испытываю потребность выпить по-настоящему. Не хотите ли составить компанию?

– Можно подумать, я вас не за этим сюда позвал! – воскликнул журналист Сивер.

Достигнув, таким образом, полного взаимопонимания, они рука об руку двинулись навстречу пронзительному зимнему ветру – туда, где, если верить Рашиду, располагался винный магазин. Ветер свистел среди мусорных баков и заборов из проволочной сетки; по сухому асфальту с темными пятнами замерзших луж, громко шурша, ползли обрывки бумаги и клочья полиэтиленовых пакетов. За этим привычным шумовым фоном городских задворков ни Глеб, ни Рашид не услышали характерного звука, с которым в салоне припаркованного неподалеку от покинутого ими бара "Воксхолла" несколько раз подряд сработал затвор цифровой фотокамеры.

* * *

Генерал ФСБ Потапчук сидел на заднем сиденье своего служебного автомобиля и из последних сил боролся со сном. Глаза у него горели, как будто в каждый из них кто-то сыпанул по горсти песка, челюстные мышцы ныли от напряжения, необходимого, чтобы сдержать зевоту, и в то же время Федор Филиппович понимал, что, улегшись в постель, ни за что не уснет: слишком уж велико было нервное напряжение, да и старая солдатская привычка – засыпать там и тогда, где и когда удалось приклонить голову, – уже давно уступила место другим – не солдатским, увы, а генеральским. Одной из них была привычка спать по ночам, а днем работать, и, поскольку часы на руке у Федора Филипповича показывали только начало четвертого пополудни, о том, чтобы вздремнуть, нечего было и думать.