Тайна черного ящика - Серегин Михаил Георгиевич

Встреча с иранцами не представлялась мне очень уж приятной, но это все же избавляло меня от необходимости добираться до берега вплавь. Я побыстрее отгребла подальше от погружающегося под воду «Ската», чтобы меня не потащило за ним следом вниз, и принялась махать руками, привлекая к себе внимание людей на катере.

Как выяснилось, это было совершенно излишне. Катер направлялся прямым ходом к нам, или, вернее будет сказать, ко мне, поскольку ни Менделеева, ни Анохина я за волнами не могла увидеть. Катер подошел вплотную, и я увидела на палубе двух солдат с автоматами и офицера с мегафоном. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что к России они никакого отношения не имеют. Типично восточные лица не оставляли в этом сомнения. А форма, совершенно не похожая на форму туркменской армии, говорила о том, что и к Туркменистану – тоже.

Офицер что-то закричал в мегафон, и, хотя я хорошо расслышала его фразу, я не поняла ни слова. Наставленные на меня автоматы красноречиво свидетельствовали о переводе этой фразы на русский язык. Мне, без всякого сомнения, предлагали подняться на борт. У меня других намерений и не было. Уж лучше – в Иран, чем – на дно.

С катера бросили мне веревку, и с пятой попытки мне удалось за нее схватиться, поскольку волны постоянно сносили меня мимо катера и я не успевала ухватиться за веревку. Но все же мокрый веревочный конец оказался у меня в руках. Я намотала его на правую руку, ухватилась за веревку левой, и солдаты начали меня вытаскивать. Никогда не думала, что это очень неприятное занятие – забираться в катер по веревке при сильном волнении на море. Меня колотило о борт катера, и плечи мои и бедра просто гудели от ударов по металлическому борту. Солдаты подтянули меня повыше над водой и, ухватив за руки, перевалили через борт. Не дав мне даже встать, меня поволокли по палубе в какое-то помещение и довольно грубо бросили на пол.

Я села и принялась распутывать веревку, намотанную на руку. Солдаты молча наблюдали за мной, не спуская с меня глаз и держа под прицелом своих автоматов.

Вошел офицер, которого я видела на палубе, и опять закричал на меня что-то на незнакомом мне языке. Я напрягла свою память, стараясь припомнить, кто же по национальности эти люди и на каком вообще языке говорят в Иране. Но в голову почему-то настойчиво лез Грибоедов с его «Горе от ума», пока я не сообразила, что это подсказка. Ну конечно же – персы! И язык, наверное, персидский. Впрочем, я тут же засомневалась – вот ковры персидские есть точно, а насчет языка я как-то не уверена, может быть, он как-то по-другому называется?

Вопрос для меня был скорее чисто теоретический, поскольку ни персидского, если такой есть и в самом деле, ни какого другого восточного языка я не знала. Мне пришлось однажды провести несколько дней в Афганистане, в горах Гиндукуша, но я за те дни практиковалась скорее в английском, поскольку мы с моими спутниками говорили исключительно на нем, хотя, как позже выяснилось, с одним из них, которого я принимала за французского офицера, вполне можно было разговаривать и по-русски, поскольку он оказался-таки офицером, но не французским, а российским…

Мгновенная догадка мелькнула у меня в голове и напрочь отвлекла от иранского офицера, который приставал ко мне с непонятными совершенно для меня фразами.

«Ну, конечно! – воскликнула я про себя. – Чугунков навел обо мне справки и знает все мои дела лучше меня самой. Ему, без всякого сомнения, известно, что с капитаном ФСБ Поляковым, с мнимым французом Полем, мы продолжили контакт и в Москве… И весьма приятный, надо сказать, контакт… Правда, уезжая после нашего короткого, но бурного романа, телефон свой я ему так и не дала и адрес не сообщила. Я тогда думала – если очень захочет увидеть меня еще раз – сам найдет. Он же в ФСБ работает, для него это будет не сложно. Но, видно, с тех пор такого желания у него не возникло… Тоже – только изображал из себя влюбленного, чтобы покрутить с молоденькой дурочкой из МЧС и расстаться спокойно и навсегда. Воспользовался моментом. Я, что ли, ему была нужна? Только мое тело, и больше ничего… А теперь меня могут подозревать в связях с ФСБ. Господи, да у меня только сексуальная связь с ФСБ была, и больше ничего! И то – всего несколько дней… И Менделееву это скорее всего тоже известно. Чугунков, я думаю, посвятил его в прошлое офицера, который собирается искать агента ФСБ среди первых спасателей. Поэтому Менделеев ко мне так настороженно и отнесся…»