Оперативный псевдоним - Корецкий Данил Аркадьевич

В условленном месте их уже дожидался друг Веретнева – крепкий мужик в куртке с поднятым воротником и без головного убора. Макс сидел сзади, туда же полез и мужик. У него была крупная голова, коротко стриженные седые волосы и отливающие льдом ярко-голубые глаза.

– Всем привет, – начал он и осекся, рассматривая Макса. – Карданов! Вот так штука! А я слышал, ты куда-то пропал... У кого из знакомых ни спрошу – никто не знает... Чего уставился, будто не узнаешь?

– Его блокировали, Володя, – не оборачиваясь, пояснил Алексей Иванович. – Сейчас попробуем прокрутить это дело обратно.

Человек присвистнул.

– Вот это да! Я про такие штуки только краем уха слыхал! Чем же ты это таким занимался?

Макс пожал плечами. Он чувствовал себя дураком.

– Совсем меня не помнишь? И тренажер не помнишь?

Что-то ворохнулось под растрескавшейся коркой, сковывающей основной уровень личности. Амстердам, плечевая кобура, «кугуар», неожиданный крик: «Херня за триста долларов в минуту!»

– Спец? Извините... По имени не помню...

– А ты меня по имени и не знал! – От избытка чувств Спец так хлопнул его по плечу, что чуть не сломал ключицу. Макс поморщился и немного отодвинулся. – Вот суки! Значит, заблокировали! А теперь что?

Веретнев и Макс принялись посвящать Спеца в свой план. На скорости пятьдесят километров «БМВ» пробивался сквозь пургу к Институту мозга.

Москва, 13 февраля 1997 года, 10 часов 15 минут.

Огромный, из дымчатого стекла, тетраэдр «Консорциума» был хорошо виден и с Фрунзенской набережной, и из Лужников, и с обзорной площадки МГУ. Сейчас темную поверхность залепил снег, и пирамидальное здание напоминало айсберг, что было символично, ибо в «Консорциуме» соотношение видимой и скрытой деятельности тоже равнялось одному к семи, а может, и еще больше.

Хотя отопление работало отменно, огромные стеклянные поверхности излучали тепло в пространство, и в кабинетах было не больше восемнадцати градусов. Но Куракин никогда не обращал внимания на бытовые неудобства.

Сейчас он вызвал к себе ближайшего помощника и обсуждал проблему, на которую их взгляды резко расходились.

– Квартира контролируется? – поинтересовался он для разминки, хотя заранее знал ответ.

– Периодически, – сказал Бачурин. – Для постоянного контроля нет оснований: ведь он не помнит, где жил. И нет никакой уверенности, что он в Москве!

Они были очень похожи, как внешне, так и внутренне, испытывали друг к другу симпатию и уже давно работали вместе. А потому каждый прекрасно чувствовал настроение другого.

– Мы не знаем, что он помнит, а что нет. Судя по всему, кое-что в нем проявляется, – терпеливо объяснял Куракин. – Почему он застрелил Прудкова? Да потому, что не мог ему простить Гондураса! Значит, вспомнил? В Москве прошла его основная жизнь. А квартира – единственная зацепка, если по основному уровню.

– Единственная? А девчонка? А Школа? – возразил помощник. – А если брать запасной уровень, тогда полк связи в Голицыне и завод в Зеленограде. Не поставишь же везде засады!

– Думаешь, игра не стоит свеч? – недобро прищурился Куракин.

– Брось, Миша, какая игра! Ты гонишься за пустышкой!

– Если считать пустышкой чемодан бриллиантов на три миллиарда долларов...

– Да откуда ты взял этот чемодан? – разозлился Бачурин. – Три миллиарда в сраную Борсхану? Да она вся, вместе с этими гомиками Мулаем и Тилаем столько не стоит!

– Какой ты умный! – теперь вспылил шеф. – Ты помнишь трансферты в начале девяносто первого? Помнишь, сколько проконвертировали мы силами Экспедиции? Пять миллиардов долларов по шестнадцать рублей! По моим прикидкам, всего было переправлено вдвое больше!

– Ну и что? Безналичные расчеты, номера счетов ни тебе, ни мне не известны. Все равно что воздух прошел через руки. Подул ветерок, и нет его...

– А это что? – Человек со звериными ушами сделал широкий круговой жест. – Здание, мебель, штаты, финансирование и все прочее! Откуда? Из того воздуха?

Бачурин махнул рукой.

– Чужой каравай... Помнишь поговорку? А ты раскрываешь рот на чемодан бриллиантов... Так он тебя и дожидается! Если вообще такой чемодан был...

– Так вот слушай, – сдерживая ярость, Куракин навалился грудью на стол. – Когда я двадцать второго уничтожал документы, уже там, в отделе, то нашел расписку, знаешь, обычную их расписку: «Товарищ Евсеев принял под отчет то-то и то-то...» Оказалось, восемнадцатого августа он получил из Гохрана ограненных бриллиантов на сумму три миллиарда долларов! А девятнадцатого Карданов со своим чемоданчиком полетел в Борсхану! Причем я дозвонился до Леонида Васильевича, спросил: может, с учетом обстановки отменить вылет? А тот в ответ: пускай летит! Ну и полетел! А самолет вернули! Только контроль в Шереметьеве уже был снят! А в Экспедиции кавардак, и телефоны отключены! Но чемодан-то был у него в руках! И он его куда-то запрятал, перед тем как явиться к профессору! Вот откуда я взял чемодан с бриллиантами!

Куракин пристукнул ладонью по столу. Он пришел в возбуждение и тяжело дышал. Мысль о том, что где-то безнадзорно лежит «дипломат» с неслыханным, даже по нынешним разбойным временам, богатством, приводила его в неистовство.

– Но почему ты решил, что он вез бриллианты? – спокойно спросил помощник. – Разве не мог тот же Евсеев, сам или с кем-то из секретарей, прикарманить камешки и отправиться в далекие и спокойные края? Кстати, тут он что-то нигде не мелькает!

– Товарищ Евсеев? Прикарманить? – тоном благородного негодования начал Куракин. Но закончил совсем по-другому:

– Конечно, мог! За милую душу! – Он снисходительно улыбнулся. – Но...

Но дело в том, что в предшествующие дни товарищ Евсеев больше ничего в подотчет не получал!

– И что?

– Да то! – взорвался Куракин. – С чем тогда летел Карданов? С чемоданом говна? И почему Евсеев настаивал на его отправлении? Просто чтобы пошутить?

– Логично, – сказал после некоторого раздумья Бачурин. – Логично. Ну и что мы будем с этой логикой делать?

– Для начала поговорим с профессором. Его привезли?

Помощник взглянул на часы.

– Должны.

– Тогда заводи! А сам подожди у себя, чтобы не нарушать доверительности...

За прошедшие годы Брониславский заметно раздался в середине туловища, в таком случае следует шить костюмы на заказ, а он продолжал покупать стандартные, поэтому пиджак туго обтягивал живот, складками обвисал на плечах и балахоном болтался внизу.

– Давно не виделись, Сергей Федорович, – чуть привстал К., протягивая через стол барственно расслабленную руку.

– Да, Михаил Анатольевич, жизнь разводит, – важно прогудел профессор.

Но К, видел, что важность напускная, за ней скрываются растерянность и страх. Доктор прекрасно понимал, что неспроста через столько лет его выдернули из дома и привезли сюда, напоминая о делах, про которые он хотел забыть навсегда.

Постоянные заботы и нечистая совесть старят людей, Брониславский потерял роскошную густую шевелюру, зато приобрел висящие щеки и второй подбородок, что сделало его похожим на старого бульдога. Выпяченная нижняя челюсть и отвисающая губа усиливали сходство.

– У нас с вами возникли проблемы, – сразу перешел к делу К.

Брониславский насторожился.

– При чем здесь я? Я выполнял команды, идущие с самого верха! Я не могу и не хочу за них отвечать!

Облысение его явно травмировало. Он старательно зачесывал волосы с левого виска на правый, эта уловка не могла скрыть тыквенного цвета темени, но выдавала комплекс, владеющий знатоком чужой психики.

– Пока речь об ответственности не идет. Я даже не стану напоминать вам фамилии Пачулина и Горемыкина. Мало ли людей выбрасывается с балконов!

Психиатр побледнел и сник. Теперь с ним можно было работать. Куракин тоже неплохо знал человеческую психологию. Причем его знания носили исключительно прикладной характер.

– Речь пойдет о другом вашем пациенте, – спокойно продолжал человек со звериными ушами. – О Максе Витальевиче Карданове. Вы с ним работали дважды. Первый раз его звали Сережа Лапин, и ему было всего-навсего пять лет...

– И что? У ребенка была постстрессовая депрессия, и я оказал ему помощь... Обычная психокоррекция!

– По поводу первой помощи никаких проблем не появилось. А вот вторая оказалась некачественной. – К, покрутил на пальце массивный золотой перстень. – Похоже, он многое вспомнил. И у него могут возникнуть претензии. К вам – в первую очередь.

– Кто делает укол – шприц или врач? Так вот, я только шприц. Какие ко мне могут быть претензии?

– Почему блокировка оказалась некачественной? – резко спросил К.

Разглагольствования соучастника, который хотел вынырнуть из дерьма чистеньким, его раздражали.

– Не правда, – решительно возразил Брониславский. – Все выполнено на самом высоком уровне. Просто гарантированный срок существования модифицированной личности пять-шесть лет. Его можно продлить, но для этого пациент должен находиться под постоянным контролем и ограждаться от потрясений и ситуаций, вызывающих всплески эмоций. Острые ощущения разрушают уровень наложения – при интенсивной работе мозга блокированные участки вовлекаются в процесс и сливаются с остальными. Я всегда предупреждал об этом. И предыдущие кодировки прошли без осложнений.