Бульдожья схватка - Бушков Александр

— Ну, что таращишься, ваше степенство, господин Савельев? — весело спросил забинтованный Пашкиным голосом. — Падай. Коньячку хочешь?

— Что с тобой? — встревоженно спросил Петр, плюхаясь в другое, столь же продавленное кресло.

— Пустяки, Петруччио. Такое, что и стыдно сказать. Когда в столице переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться на бережок уединенного озера, разумеется, с табличкой «Только для белых». И на радостях, что дела у нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не надирался. Классическая «асфальтовая болезнь». Только вместо асфальта были лодочные мостки. Видел бы ты, как я по ним мордой проехался… Давненько так не позорился, — голос брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. — Ну и черт с ним… Бывает. Видел бы ты, как я назад летел — сначала даже в самолет не пускали, паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала паспортной фотографии имело место нечто сюрреалистическое… Даже разматываться пришлось. Пропустили.

— Ничего серьезного?

— Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что обратный обмен в любом случае делать рановато. Разве что придется еще какую-нибудь аварию изобретать… Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а во-вторых, — глаза в щелях повязки лукаво блеснули, — а во-вторых, сдается мне, что ты не прочь побыть мною еще немножечко…

Петр оглянулся на Косарева.

— Фомич, — сказал Павел. — А поболтайся-ка ты по двору, за машиной присмотри, чтобы не угнали. Найдется какой-нибудь извращенец, покусится на твой «Запор»… Если есть маньяки-геронтофи-лы, почему бы не быть автомобильным ворам-извращенцам? Погуляй!

Не прекословя, Косарев покорно направился в тесную прихожую. Щелкнул замок.

— Ну, рассказывай, — сказал Пашка, наполняя рюмки.

— Дела идут…

— Петруччио… Плевать мне на дела! Что происходит в конторе и вокруг, я и так знаю. Фомич успел дать обстоятельный отчет. Здесь — никаких сложностей.

— Черский ни в какую не хотел подключаться…

— Ну и хрен с ним, — сказал Пашка. — Без нервных обойдемся.

— Ты бы меня предупредил в свое время, что к его супруге подходить не рекомендуется…

— Петюнчик, извини, не мог же я рассказать тебе всю мою жизнь… Он что, опять танец ревности плясал? И как?

— Пустяки, обошлось, — сказал Петр. — Разошлись, как в море корабли. Меня другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях…

— Какие это покушения? Смех один…

— Тебе, может, и смех, — сердито сказал Петр. — А в меня, знаешь, палили по-настоящему. И даже два раза.

— Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и штабист. Надеюсь, рыжей ничего лишнего не наболтал?

— Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все это устроил?

— Резонно, — серьезно сказал Пашка. — Так вот, могу тебя обрадовать: с покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я, едва прилетел и узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.

— Они что…

— Петруччио! — расхохотался Пашка. — Ты за кого их держишь?! Никто никого не убивал.

— Объясни хоть…

— Бога ради, — сказал Пашка. — Понимаешь, был у меня тут романчик с одной… А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами. Только тебя проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором за дискредитацию или что-то вроде этого, от безденежья понемногу приторговывал казенным имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове. а тем, что бахает и бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили — вот и предпочли от греха подальше выгнать якобы за алкоголизм… У вас ведь такое бывает?

— У нас и не то бывает… — сумрачно сказал Петр. — Ежели между своими… Так это он и выделывался?

— Я же тебе и объясняю… Он, гаденыш, вместо того, чтобы по-мужски попытаться набить мне морду, решил потребовать за рогатость денежную компенсацию. Аккурат за день до того, как ты в Шантарск приехал. Я его, разумеется, послал — телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой… Пугал, сволочь этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей гнилости, этого у него не отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему приехал, он как раз сочинял эпистоляр типа «Положите сто тысяч долларов под третью урну справа, иначе всех убью, один останусь…» Только недооценил он меня, собака, недооценил… Фомич ему быстренько обеспечил буйное отделение в психушке — и раньше чем через месяц не выйдет, да и полгода еще после лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и впрямь набекрень, можешь мне поверить… Вот и вся разгадка. Успокоил я тебя?