Спасти шпиона - Корецкий Данил Аркадьевич

И он, надо признать — игрок высшей лиги: высок, моложав, с той же вельможной прохладцей в лице. Кто бы мог подумать, что он родился и вырос в провинциальном городке, славящемся главным образом своей рыбой и криминальными традициями, а она — в шахтерском поселке на юге России, где водопровод и канализация до сих пор в диковинку…

Об этой паре Лернеру тоже известно немало. Еще бы: сам Зенит с супругой собственными персонами… Как образовать существительное женского рода от русского «Зенит»? «Зенитка»? Нет, это пушка такая… Наверное, все-таки — «Зеница». «Зеница ока»… По русской поговорке, ее надо беречь… Точнее, сберечь надо их обоих. Вывести из-под строгого круглосуточного наблюдения и отправить за океан. А попутно выполнить труднейшее задание! Бред какой-то! До такого руководство Фирмы додумалось первый раз… Как можно совмещать столь разные вещи? Если в доме пожар, молодожены должны выбирать — трахаться или уносить ноги. Выбирать что-то одно. Ладно, это не его дело. Его дело — вытащить «Зенитов».

Красивые, благополучные на вид люди. Это они — главные герои предстоящего концерта, камертоны, по которым будут настраиваться инструменты остальных участников… Но в данный момент перед собой, перед друг другом, они лишь исполняют роль благополучных супругов — Лернер это сразу почувствовал. Причем исполняют не очень старательно, попадают мимо нот и сбиваются с ритма. Это усталость.

Лернер перевидал на своем веку немало агентов, обложенных, как медведи в берлоге, и надеющихся только на чудо — на эксфильтрацию. Ему хорошо знакомы все внешние признаки этого нечеловеческого напряжения, которое, кстати, редко способствует оздоровлению супружеских отношений. Но он не психолог, он — композитор и дирижер операции. Его дело — грамотно расписать партитуру, ну а уж скрипки, альты, трубы и даже самые распоследние литавры должны точно отыграть свои партии независимо от душевного состояния и настроения.

Мимо пробегал официант — молодой паренек в желтой рубашке, темном фартуке и пародии на униформированные джинсы. Лернер поднял палец.

— Еще кофе, — на плохом русском сказал он. — И лимончелло.

Официант кивнул и подбежал к круглой стойке посередине зала, выкрашенной в продольную желто-розово-красную полоску. С двух сторон она переходила в прозрачные витрины с мороженым, пирожными, фруктами. А над ней висело зеркальное панно в стиле хай-тек: четыре сегмента, на каждом две стилизованные человеческие фигурки. Человеческие ли? Может, это роботы? Восемь роботов. Или, скорее, четыре дисциплинированных, как роботы, пары… Которые выстраиваются в цепочку и стараются быть похожими друг на друга… Да, четырех пар будет достаточно.

В висках билась мелодия на четыре четверти, словно отзвук какого-то воспоминания. Что-то очень знакомое.

Зенит с супругой несколько раз прошлись вдоль витрины, словно ожидая кого-то. Шагах в десяти Лернер заприметил молодую пару. Парень и девушка, на обоих узкие курточки и широкие штаны унисекс — обычные студенты. Фотографируют друг друга на мобильники, улыбаются, воркуют. Вот только ракурс съемки каждый раз почему-то выбирается такой, что в кадр наверняка попадает не только молодое симпатичное лицо, но и прохаживающиеся у витрины Зенит с супругой. Лернер на всякий случай отодвинул свой стул от окна. А маршрут молодой пары, надо думать, обязательно совпадет с их маршрутом…

И точно. Время встречи истекло, Зенит берет супругу под локоток, они направляются в сторону Никольской улицы. А через полминуты им вослед с ясными улыбками на молодых лицах отправляется и парочка «унисекс». По быстрому и как бы случайному обороту головы Зенита («Дорогая, кажется, у тебя на пальто сзади нитка») Лернер понял, что тот знает о слежке.

Какие интересные перемены, подумал Лернер. Какие интересные, целеустремленные молодые люди. При Советах служба наружного наблюдения всегда отличалась своими сотрудниками, похожими на путешественников из недалекого прошлого. Когда в моду вошли французские удлиненные прически, «топтуны» щеголяли бритыми затылками в стиле 40-50-х; когда к середине семидесятых молодежь отпустила байроновские кудри до плеч, «наружка» позволила себе пару лишних сантиметров над ушами; в восьмидесятых с их пестрыми челками, налезающими на глаза, и высокими затылками сотрудник НН уже походил на человека из эпохи ранних «Битлз»… Да и работали там, как правило, люди за тридцать, неудачники-прапорщики, представители так называемого низового звена, давно махнувшие рукой на карьеру и служебные перспективы, но хваткие и злые: вцепится — не сбросишь.

Да, жизнь в России меняется. «Топтун» всегда был квинтэссенцией обычного человека из толпы, не привлекающего к себе лишнего внимания. Но если раньше, в течение многих десятилетий, это был практически один и тот же немолодой и несвежий мужчина, в мешковатой одежде темно-серых тонов, то сейчас, на заре двадцать первого века, что-то настолько перекосилось в консервативном российском обществе, что вот эта жизнерадостная парочка оранжево-зеленых «унисексов» и в самом деле способна смешаться с толпой.

Русские что — помолодели? Похорошели? Повеселели? Или просто здесь стало модно быть патриотом — точно так же, как носить унифицированную бесполую одежду?.. Ох-хо, не к добру это. Патриотические настроения в русском обществе обычно появляются перед большими войнами, как правило — мировыми.

В одиннадцать семнадцать, с опозданием на две минуты, вернулись Мэри Бинтли и Кевин Роу. Остановились перед витриной. Роу закурил, рассеянно глядя в сторону площади, его нос покраснел и словно раскис от холода. Бинтли что-то говорила ему — похоже, она здорово злилась. Роу время от времени кивал головой, пожимал плечами, но даже не повернулся в ее сторону. Ну и дурак, подумал Лернер. Для Мэри Бинтли холодный московский климат и злость явно на пользу: посвежела, разрумянилась, темные глаза сверкают. Лернеру она неожиданно понравилась. Есть в ней что-то такое, чего не увидишь ни на одном фото: внутренний стержень, спокойная сила. Если бы только не ее безалаберность…

В одиннадцать двадцать пять по Красной площади перед ГУМом прошлись дипкурьер Фил Монроуз с советником по культуре Каролиной Меоло. Монроуз раньше работал механиком в посольском гараже, и Лернер видел теперь, что это и был типичный механик, механик до мозга костей — он ходил загребая ногами, а руки держал на расстоянии от туловища, словно нес под мышками невидимые шины. На фотографии он выглядел гораздо интеллигентней. Но для того и были организованы эти «смотрины», чтобы Лернер мог оценить всех кандидатов вживую. Каролина Меоло, несмотря на испанскую фамилию и довольно удачное фото в досье, где она тянула на жизнерадостную «Мисс Техас», оказалась бледным хрупким созданием. Слишком хрупким, пожалуй.

Официант принес эспрессо и рюмочку ликера. Лернер глянул на часы — всего каких-то двадцать минут, чтобы выдоить кофеварку и длинную узкую бутылку, — взял двумя пальцами крошечную чашечку и осторожно отпил. Итальянцы пьют эспрессо в три глотка, а уроженцу Нью-Йорка здесь и на глоток не хватит. Теперь пригубить лимончелло… Вкус кофе перемешивался с ароматом маленьких итальянских лимончиков, создавая неповторимый вкусовой коктейль. Он удовлетворенно прикрыл глаза.

— Свежие газеты? — спросил официант.

Нет, спасибо, сегодняшнюю прессу Лернер успел прочесть… Ага, кстати, вот откуда в голове эта мелодия — мощная и плавная, как тело удава, «Get Back» Леннона-Маккартни. В «Нью-Йорк Таймс» писали, что некий московский банк, чье руководство, похоже, состоит сплошь из постаревших битломанов, закончил переговоры с Полом Маккартни о концерте в Москве, который завершит его мировое турне «Back In The World». Концерт должен состояться здесь, на Красной площади, в конце мая. Над площадью установят несколько огромных экранов, а здесь, в ГУМе, где тоже наверняка повесят дополнительные плазменные панели, будет не протолкнуться. Интересно, подумал Лернер, сколько будет стоить в тот майский день это место у окна-витрины, где он сейчас сидит?

Кстати, концерт — это мысль! Много народа, легко раствориться в общей массе и уйти от наблюдения, а если применить грим, накладки, смену одежды… Да, это очень перспективный вариант! И Кремль под боком! Рок-н-ролл у Кремля…

Грант Лернер хоть и не был битломаном, но сэра Пола, шестидесятилетнего патриарха рок-н-ролла, недавно овдовевшего и снова женившегося на какой-то одноногой модели, уважал как своего рода коллегу, собрата по цеху. За простоту и прочность его конструкций, за напористый мажор и неожиданные, парадоксальные решения… Что там еще? Ну да, еще его лаконичность. И этот жесткий цикл поп-формата: запев, запев, припев, опять запев, уложиться в три-четыре минуты звучания, в девяносто-сто тактов. Словно короткая поножовщина в баре или быстрое соитие в лифтовой кабине… Но это кажущаяся простота…