Киллер рядом – к покойнику (Сборник) - Серегин Михаил Георгиевич

Филипп Григорьевич встал и, тяжело раскачиваясь, молча пошел по больничному коридору. Свита следовала за ним, переглядываясь, но не смея нарушить тишину утреннего больничного покоя.

Наконец Кашалот остановился перед большой стеклянной дверью и постучал в нее.

Открыли немедленно. И не какой-нибудь там заспанный санитар с пропитой красной физиономией, все свое дежурство угробивший на авральное траханье сексуально озабоченной медсестры, а здоровенный парень в камуфляже и с автоматом, головы на две повыше Кашалота и такой же, как Филипп Григорьевич, широкий в плечах.

– Чего надо… – начал было парень, но, узнав Котова, почтительно распахнул перед ним дверь и посторонился.

– Медведев, со мной, остальным ждать здесь, – бросил Кашалот, и дверь тотчас же захлопнулась. …В этом отделении в одноместной палате лежала Алиса Смоленцева.

Она лежала на кровати, левая рука и плечо были в бинтах, а здоровой рукой она вяло перебирала какой-то журнал, наверняка не улавливая его содержания и даже не видя иллюстраций. Потому что ее прекрасные зеленовато-серые глаза, которые Владимир так любил сравнивать с двумя широко распахнутыми и не отпускающими ведьмовскими омутами, беспокойно блуждали по стенам, по потолку, на который легли две тяжелые скрещивающиеся тени.

И третья тяжелая тень упала на пол одновременно с легким шумом распахнувшейся двери.

Алиса вскинула глаза и увидела в дверном проеме огромное тело Котова. Распахнув дверь столь резко, он хотел было с той же стремительностью ворваться в палату, но отчего-то задержался на самом пороге.

Над Кашалотом, едва ли не полуметром выше, виднелись аккуратно причесанная голова и атлетические плечи Александра Медведева.

– Ну, здравствуй, Алиска, – наконец сказал Филипп Григорьевич и шагнул вперед.

– А-а, Фил, – произнесла она отнюдь не слабым или испуганным голосом. – Проходи. Как там… Лена?

Котов еще не ответил, а Алиса уже поняла, что он скажет, по тому, как дрогнуло его массивное лицо, как заколыхался подбородок и как желваки тяжело пробежали по скулам.

– Она умерла, – сказал Кашалот с горькой усталостью – первоначальное потрясение, судя по всему, уже отпустило его. – Умерла несколько минут назад.

– Мне очень жаль…

– Ничего тебе не жаль! Ничего тебе не жаль! Я не верю, что ты, получив пулю из Лениного пистолета… экспертиза уже установила, что именно из него тебя подстрелили… Я не верю, что при этом ты не причастна к ее смерти! Не верю!

– Ты с ума сошел, Фил, – тихо сказала Алиса, – у меня в руках и оружия-то не было, когда нас с Леной нашел Свиридов.

Упоминание имени Владимира Свиридова было явно излишне.

– Во-во! – прохрипел Котов и тяжело плюхнулся на кушетку так, что она едва не крякнула пополам. – Этот твой Свиридов… он тоже ответит мне за все, хоть и Лена… сказала, что он в нее не стрелял.

Кровь отхлынула от лица Алисы.

– Она так сказала? Она так сказала?

– Да, она так сказала. Но разве это умаляет его и твою вину?!

– А в чем моя и особенно его вина? – спросила Алиса, смело глядя прямо в лицо Кашалоту. На собственном опыте она прекрасно знала, что тушеваться перед этим напористым, жестоким и прямолинейным и, в общем-то, беспощадным человеком… это значит заранее обрекать себя на то, что тебя просто переедут катком асфальтоукладчика… В буквальном смысле. Месяц назад несколько неправильно себя поведших в разговоре с Кашалотом человек были просто закатаны в асфальт – и с концами.

И Алиса прекрасно знала об этих примечательных фактах, ярко характеризующих котовскую методику решения проблем с должниками и недоброжелателями.

И потому она впилась в красные глаза Филиппа Григорьевича и повторила:

– А в чем моя и его вина?

Котов, тяжело дыша и смахивая ладонью выступивший на лбу пот, уставился на любовницу яростным взглядом и, тяжело сглотнув, проговорил:

– Хотя бы в том, что вы жили на этой проклятой даче. Зачем он снял ее… эту дачу? А?

– Я уже рассказала обо всем следователю, – холодно ответила Смоленцева. – Мы давно не виделись и… хотели побыть немного вместе.

– Да, я уже слышал, – отозвался Котов. – Он то ли муж твой, то ли еще кто-то…

– Да, он мой муж. И что же… потому, что он пытался спасти твою дочь, ты теперь будешь преследовать его… закатывать в асфальт?

Алиса не дождалась обычного для Кашалота взрыва ярости: тот просто приподнялся с кушетки и, сделав два тяжелых шага, отдавшихся резонансом по всей палате, приблизился к ее кровати и, облизнув толстые, посеревшие в уголках рта губы, проговорил: