Антимавзолей - Воронин Андрей

Впрочем, веселье по поводу "усиления" длилось недолго, и вовсе не потому, что стажер Потапчук был так уж хорош и поразил опытных коллег своими исключительными качествами. Просто работы подвалило невпроворот, и каждый человек был на счету – хотя бы в качестве гонца, посылаемого за пивом и иными, не столь безобидными напитками. Но пиво и все, что к нему прилагается, случалось нечасто; и тогда, и много лет спустя Федор Филиппович считал, что ему чертовски повезло со стажировкой, потому что с ним никто не нянчился и не отмахивался от него, как от надоедливой мухи, – наоборот, едва ли не с самого первого дня его по горло завалили работой – настоящей, живой и очень важной оперативной работой, предоставив отличную возможность учиться на собственных ошибках.

И он ошибался, да еще как! Сравнение с кирпичами, привязанными к рукам и ногам пловца, придумал не он, а начальник их группы, подполковник Машков, который не раз в сердцах именовал Федора Филипповича "засланным казачком", а то и попросту диверсантом, расцвечивая и усиливая это и без того обидное определение яркими и, как правило, непечатными эпитетами.

Но, невзирая на участие стажера Потапчука, расследование, хоть и со скрипом, продвигалось-таки вперед. Группа Машкова вела следствие по делу о целой серии дерзких ограблений, имевших место в Москве и Ленинграде на протяжении примерно полугода. Грабители не разменивались по мелочам и не зацикливались на каком-то одном, определенном виде жертвы. Они грабили ювелирные магазины, сберкассы, инкассаторов и богатых коллекционеров, не брезгуя также директорами комиссионок и гастрономов, старательно и аккуратно убирая свидетелей. Эти дела ни за что не объединили бы в одно, если бы преступники не оставляли на месте каждого ограбления что-то вроде визитной карточки: как минимум одна из жертв всегда была убита ударом тупого предмета по голове – сзади, снизу вверх, под левое ухо.

Когда сумма награбленного по самым скромным подсчетам превысила два миллиона тогдашних советских тугриков (шестьдесят четыре копейки за доллар, пусть себе и по официальному курсу, – как вам это понравится?), дело было передано КГБ. Именно тогда в нем появился хоть какой-то просвет: на первом же совещании у начальства полковник Самойлов припомнил, что один из его подчиненных, а именно майор Сиверс, был низкорослым леворуким горбуном, обладал прямо-таки нечеловеческой силой и любил, чего греха таить, в нетрезвом виде похвастаться, что может убить человека одним ударом кулака. Официально подразделение Сиверса занималось делом группы крупных коллекционеров – спекулянтов произведениями искусства. Тот факт, что почти все эти коллекционеры к моменту проведения совещания были убиты и ограблены, внес в дело окончательную ясность; к тому же один из чудом оставшихся в живых свидетелей утверждал, что видел среди грабителей какого-то горбуна. Майора было решено арестовать вместе со всей его группой, но тут возникло затруднение: Сиверса кто-то предупредил, и он со своей бандой как в воду канул.

Их ловили несколько месяцев, и стажеру Потапчуку посчастливилось примкнуть к операции на ее заключительной стадии. В преступной среде распространили легенду о фантастическом куше, и не в рублях, не в долларах даже, а в ограненных алмазах общим весом что-то около восьми килограммов. Сиверс, который, по отзывам всех, кто его знал, был великолепным тактиком, но никудышным стратегом, клюнул на эту приманку и угодил в засаду. Во время перестрелки часть его группы была перебита, остальных повязали и с комфортом разместили во внутренней тюрьме здания на Лубянской площади.

Сиверс, естественно, ни в чем не признавался. Кое-кто из его людей оказался сговорчивее, но толку от этого было мало: члены группы просто выполняли приказы горбуна. По чьему приказу действовал сам Сиверс и куда уходили деньги, никто из них не знал, а бывший майор упорно молчал. В принципе, его можно было понять: кому как, а ему при любом раскладе ломилась вышка, и ни о каком смягчении наказания речи быть не могло. Тем более что дело было сугубо внутреннее, не подлежащее огласке, и независимо от степени своей разговорчивости Сиверс вряд ли имел шансы дожить до суда. Под суд шли рядовые исполнители, Сиверс же с момента задержания мог считать себя покойником и отлично об этом знал.

Никто не удивился, когда в отдел пришло сообщение о том, что подследственный Сиверс был застрелен при попытке к бегству. Ему удалось своим фирменным ударом убить на месте одного из конвоиров. Второму тоже досталось, но то ли Сиверс впервые в жизни сплоховал, то ли череп у конвоира оказался крепче, чем у обычного человека, – как бы то ни было, а конвоир не только не умер, но даже не потерял сознания, и Сиверс был убит. Акт соответствующего содержания был составлен и подшит в папку, дело закрыли и сдали в архив.