Заповедное место - Варгас Фред

— А почему ты не можешь есть с тех пор, как увидел его фото в газете? Ты же говоришь, Кромс не убивал старика. Или ты в этом не уверен?

— Совсем не уверен.

Вейренк вложил бутерброд в руку Адамберга, и они грустно, через силу сжевали свой хлеб с сыром, пока в камине догорал огонь.

XL

И снова, на сей раз при оружии, Адамберг прошелся по дороге вдоль реки, потом по дороге к лесу, избегая при этом заповедных мест. Даница не хотела его отпускать, но ему было необходимо подвигаться, и он настоял на своем.

— Мне надо ожить, Даница. И разобраться, что происходит.

Адамберг сделал ей уступку, согласившись на охрану: Бошко и Вукашин следовали за ним на почтительном расстоянии. Время от времени он, не оборачиваясь, махал им рукой. Вот бы остаться здесь, в Кисилове, где еще не забыта война, с этими заботливыми, всегда готовыми помочь людьми, не возвращаться в Париж, удрать от сволочей из высших сфер, проскользнуть у них между пальцами, удрать от сына, который нежданно-негаданно вылез из преисподней. При каждом шаге мысли у него в голове, как обычно, появлялись и исчезали без всякой связи и последовательности, словно рыбы, то всплывающие, то уходящие на дно, а он даже не пытался удержать их. Он всегда так поступал со своими мыслями-рыбами, позволял им свободно плавать, исполнять причудливый танец в такт его шагам. Адамберг пообещал Вейренку вернуться в кручему к обеду, который сегодня им подадут позже обычного, и сейчас, прошагав полчаса, наглядевшись на окрестные холмы, виноградники и деревья, он уже чувствовал себя почти готовым к разговору.

— Все, что можно сделать, — это обдумать сложившуюся ситуацию, — сказал Вейренк, разворачивая салфетку.

— Да.

— Иначе мы проторчим здесь всю оставшуюся жизнь.

— Минутку, — сказал Адамберг, вставая.

За соседним столиком сидел Влад: Адамберг объяснил, что им с Вейренком надо поговорить с глазу на глаз.

— Скажи, тебе было страшно? — спросил Влад, который, похоже, до сих пор был под впечатлением необыкновенного зрелища: как Адамберг появляется из-под земли весь в сером и кроваво-красном. «Явление из склепа» — так он называл эту сцену, напоминавшую ему одну из устрашающих историй дедушки Славка.

— Да. Страшно и больно.

— Ты думал, что умрешь?

— Да.

— Но у тебя оставалась хоть капля надежды?

— Нет.

— Тогда расскажи, что тебя волновало, о чем ты думал.

— Я думал о «кобасице».

— Ну пожалуйста, расскажи, — не унимался Владислав. — О чем ты думал?

— Жизнью клянусь: я думал о «кобасице».

— Смешно.

— Догадываюсь. И все-таки что это за блюдо?

— Вроде сосисок. А о чем еще ты думал?

— О том, чтобы при вдохе набирать как можно меньше воздуха. И вспоминал строчку стихов: «Во тьме могилы ты принес мне утешенье».

— Значит, что-то тебя утешило? Голос с неба?

— Небо тут ни при чем.

— Может, это был человек?

— Нет, Влад. Я был один.

— Если бы ты ни о чем и ни о ком не думал, — с ноткой раздражения произнес Влад, — ты не вспомнил бы эти стихи. Откуда, от кого пришло утешенье?

— Не знаю, как ответить на твой вопрос. Что тебе не дает покоя?

Молодой человек с легким, веселым характером опустил голову и стал ковырять вилкой еду на тарелке.

— То, что мы искали тебя. И не нашли.

— Ты же не ясновидец.

— Я не верил, что ты в опасности, не хотел тебя искать. Это Даница меня заставила. Надо было мне вчера пойти с тобой.

— Я не хотел, чтобы кто-то шел со мной.

— Аранджел велел сопровождать тебя повсюду, — прошептал Влад. — Аранджел сказал, чтобы я не отставал от тебя ни на шаг. Потому что ты побывал в заповедном месте.

— Но ты же смеешься над этим.

— Разумеется. Для меня тут все ясно. Я не верю в такие вещи.

— Я тоже.

Молодой человек покачал головой.

— Плог, — сказал он.

Даница подала обед Адамбергу и Вейренку. Она была в некотором смущении и одаривала улыбкой то одного, то другого. Адамберг понял, в чем дело: с приездом Вейренка у нее появился выбор, и она колебалась. Он не обиделся: у него пропало желание спать с кем бы то ни было до конца его жизни.

— Ты подумал, пока гулял? — спросил Вейренк.

Адамберг взглянул на Вейренка с недоумением, словно тот успел забыть о его привычках и требовал от него какого-то немыслимого подвига.

— Извини, — сказал Вейренк и сделал жест, означавший «беру свои слова обратно». — В общем, ты уже можешь сказать что-нибудь?