ФАЛЬШАК - Троицкий Андрей

– Игорь, – крикнул Бирюков, чувствую, что обжег бронхи. – Архипов… Игорь…

Архипов вышел из ступора. По-прежнему темно. Но выстрелы больше не гремят. Зато он ясно слышал знакомый голос. Архипов поднялся на ноги. Дым и огонь не проникали в хранилище, железная дверь, по периметру обтянутая резиновым уплотнителем, готова выдержать настоящий большой пожар. Архипов отодвинул в сторону толстую металлическую задвижку. Распахнул дверь и тут же захлопнул ее. Справа бушевал огонь, черный дым заполнил тесное пространство коридора. Архипов сделал глубокий вдох, как ныряльщик перед погружением в воду. Через секунду он выскочил в коридор, свернул в другой коридор, ведущий к служебному выходу. В несколько прыжков преодолел расстояние до комнаты охраны.

Он вытащил из кармана дубликат ключа, нащупал замочную скважину. Ворвавшись в комнату, как ураган, подскочил к столу, сдвинул щиток и пальцем утопил кнопку автоматического пожаротушения. Через секунду Архипов почувствовал, как на голову и плечи, за шиворот рубахи с потолка полилась вода.

***

В районном морге витал запах общественного туалета и формалина. Труп Максима Жбанова, помещенный на секционный стол и прикрытый серой застиранной простыней, был освещен лампой дневного света. Сегодняшним утром тело опознала мать Жбанова, которую привезли сюда из Москвы на машине межрайонной прокуратуры. Следователь Липатов, задававший вопросы и заполнявший протокол опознания, не мог предполагать, что эта тягостная процедура, обычно занимавшая не более двадцати минут, на этот раз затянется до обеда. Екатерина Семеновна, едва с тела сдернули простынку, упала в обморок, повиснув на руках судебного эксперта. К носу старухи поднесли ватку, пропитанную нашатырным спиртом, но мать лишь дернула головой, приоткрыла глаза и вновь лишилась чувств. Оперативник, присутствовавший на опознание, и пьяненький санитар отнесли старуху в прозекторскую, уложили на кушетку.

«Не надо было открывать лицо, – сказал судебный эксперт Фокин, немолодой дядька с коричневыми от табака усами. – Я в том смысле, что лицо сильно изуродовано. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. На коже даже остались частички сгоревшего пороха. Я уж не говорю про все остальное. Каково матери смотреть на это?» «А как прикажешь проводить опознание? – спросил Липатов. – Лицо не открывать… Может, еще и свет потушить? Во избежание психологических травм? Она бабка еще ничего, крепкая, жилистая. Бывало, на опознание изуродованных трупов приходили такие старые одуванчики… Дунь, плюнь – душа вылетит. И ничего, держались. Из-за этой Екатерины Семеновны я гонял из Москвы казенную машину. А прокуратура не транспортное агентство, это моя обязанность доставлять родственников на опознание». «Мать сына и так узнала бы, – упрямо повторил эксперт. – Достаточно показать тело. А лицо можно прикрыть салфеткой».

Липатов уничтожающим взглядом посмотрел на пьяного санитара, которого пригласили как понятого. Бросил на секционный стол папку, поверх которой был пришпилен скрепкой незаполненный бланк протокола. «Я смотрю, блин, тут собрались одни великие гуманисты, – сказал он. – Все в белом, с чистыми идеями и помыслами. Один я из помойки вылез. И мне, как всегда, говно лопатой кидать». Эксперт ничего не ответил, не стал затевать долгий базар, повернулся и ушел приводить старуху в чувство. Дело кончилось тем, что лицо Жбана все же прикрыли салфеткой. Привели мать, окончательно впавшую в ступор. Когда Липатов заканчивал писанину, бабка снова лишилась чувств, старуху едва успел подхватить оперативник. На этот раз в прозекторскую Екатерину Семеновну не носили, отлежалась на топчане в темном углу, она приняла из рук санитара лошадиную порцию успокоительного и неверной рукой поставила закорючку в протоколе опознания.

Когда старуху отправили обратно в Москву, Липатов выбрался из подвала судебного морга, расположенного на территории районной больницы. Во дворе разрослись старые липы и тополя, больница напоминала заброшенный парк. Липатов с наслаждением глотнул чистого воздуха и через ворота вышел на улицу. Теперь оставалось ждать, когда на той же «Волге», которая увезла мать Жбана, из Москвы привезут сюда бывшего студента ветеринарного техникума Сергея Шаталова. Мальчишке будет не вредно взглянуть на труп. На его грудь, покрытую синяками и ссадинами, на изуродованное пулями лицо и беспалую правую ногу. Авось, от испуга в бедовой башке Шаталова случится хотя бы временное просветление, и мальчишка начнет вспоминать то, что происходило в действительности на территории заброшенных гаражей.