Ползучий плющ - Купер Наташа

Глава третья

Триш сидела в обитом дамастом кресле с подголовником и сильнее, чем обычно, задыхалась в претенциозно великолепной гостиной. Все окна закрыли, чтобы никто из томившихся снаружи журналистов не подслушал, что происходит в доме, и воздух в комнате был спертым.

Сама Антония выглядела ужасно. Она так и осталась в темно-синем спортивном костюме, в котором Триш видела ее в новостях. Как и вся одежда Антонии, он был чрезвычайно дорогим и сидел великолепно, но все равно оставался спортивным костюмом, и никуда от этого было не деться. Высветленные «перьями» волосы Антонии растрепались и нуждались в мытье, вчерашняя тушь стекла с ресниц и размазалась по щекам.

Но любой согласился бы, что она была красивой женщиной, во всех смыслах представительнее Триш. Удлиненный овал лица, прямой взгляд серых глаз, четко очерченный подбородок — сейчас, в тридцать четыре года, все это соответствовало имиджу Антонии больше, чем десять лет назад, когда ее уверенность в себе еще не подкреплялась какими-либо достижениями. Обычно она хорошо держалась и разговаривала твердым голосом, обретавшим с каждым новым ее успехом все большую звучность и уверенность. Но в это утро голос выдавал ее уязвимость, и выглядела Антония так, словно ее позвонки утратили между собой связь, позволив телу обрушиться под собственной тяжестью.

Она сидела сгорбившись и сжав колени, и каждый раз, когда приходилось говорить о Шарлотте, она сильнее стискивала пальцы. От этого движения ее кольца, которые она носила на обеих руках, вспыхивали, привлекая внимание к размеру и чистоте идеально подобранных друг к другу брильянтов.

Они казались нелепыми в сочетании со спортивным костюмом, но Триш знала, что Антония привыкла к ним и ей просто не пришло в голову их снять. Для нее они не были ни символом статуса, ни рекламой ее последних гонораров; это были просто игрушки, которые ей нравились и которые она, между прочим, заслужила напряженным трудом.

Антония пыталась объяснить двум полицейским в штатском, почему Шарлотту никак не могли похитить ради выкупа. Триш пожалела, что не приехала раньше и не имела возможности услышать все с самого начала. А теперь она не знала, является ли версия о похищении одной из нескольких или ее рассматривают как основную. Триш предположила, что они уже обсудили возможность пребывания Шарлотты у Бена, бывшего мужа Антонии. Триш была уверена, что он никогда не причинил бы девочке вреда, но полиция не могла этого знать, и его дом, должно быть, подвергся обыску одним из первых.

Старший инспектор Блейк смотрел прямо в лицо с таким убеждением говорившей Антонии, заметила Триш, а значительно более молодая женщина-полицейский не отрывала взгляда от колец, видимо пытаясь определить их стоимость. Выражение лица констебля Дженни Дерринг свидетельствовало, что, по ее мнению, богатство Антонии позволяет считать версию о похищении состоятельной.

— Во всяком случае, — сказала Антония, словно подводя итог встречи, — если бы они хотели получить выкуп, то уже связались бы со мной. — Тут ее уверенность поколебалась, и она спросила тоном любой перепуганной матери: — Разве не так?

— Не обязательно, — мягко заметил старший инспектор.

Он был примерно одного возраста с Антонией и вел себя с ней деликатно. Триш отметила, что хотя он явно симпатизировал Антонии, тон его был сдержанным и он не произнес никаких бессмысленно-утешительных слов. Уже одно это вызывало к нему доверие: пока Шарлотта не найдена, никого нельзя ни в чем убеждать.

— Возможно, они хотят смягчить вас, миссис Уэблок, чтобы вы стали более податливой в ответ на их требования. Что…

Он не успел задать вопрос, как Антония закрыла лицо руками, что-то бормоча. Постепенно Триш разобрала слова:

— Я чувствую себя такой виноватой.

Ей страшно хотелось помочь, но она ничего не могла ни сказать, ни сделать. До ухода полиции она не могла ни о чем спрашивать. Эту беседу вели они, и роль Триш сводилась пока к безмолвной поддержке Антонии.

— Виноватой? — переспросил старший инспектор все с той же мягкостью. У него был приятный голос, низкий и успокаивающий. Наверное, очень облегчает признание, — подумалось Триш.

— Почему вы это сказали, миссис Уэблок?

— Ну, во всем виновата только я. Кто же еще? Если бы я… О боже!

Антония, по-видимому, уже едва владела собой, потому что отняла руки от лица, вытащила носовой платок из открытой, похожей на торбу кожаной сумки, стоявшей у ее ног, и на мгновение приложила его к глазам. Затем высморкалась и запихала платок в рукав.