Вся правда о небожителях - Соболева Лариса

Она запретила отцу задавать вопросы, запрет, конечно, не носил категоричного характера, тем не менее Арсений Александрович никогда не переступит черту, которую провела дочь. Софии хотелось бы поделиться с ним, но, к сожалению, ее мудрый и великодушный папа многого не поймет и не примет, а углубится в переживания, что не прибавит ему здоровья. Остается попрощаться извиняющимся тоном:

– Па, мне пора…

– Я слышал. Ну, беги к своему Артему. – Дочь порывисто обняла отца за шею и, поднявшись на цыпочки (он был много выше), поцеловала его в щеку. Все-таки он не удержался: – Софи, неужели твой Борька не догадывается? Учти, он коварный.

– Коварней мужчин, папа, бывают только женщины. Пока.

Сунув ему отпечатанные листы, София застучала каблуками вниз по лестнице, Арсений же Александрович поспешил в комнату, к окну. Чуть отодвинув занавеску, чтоб дочь не заметила, как он подглядывает за ней, посмотрел – это нехорошо, но он просто жаждал увидеть того, кто сумел вылечить Софию от Борьки, законного зятя Арсений Александрович терпеть не мог.

Заметила? О чем речь! София не взглянула вверх, а кинулась к молодому крупному и чернявому мужчине в джинсовом костюме, стоявшему возле отечественного авто, растворившись в его руках, и одновременно растопилось сердце отца. Не будет он постукивать пальцем по столу: ай-ай-ай, нельзя иметь мужа и упоительно целоваться с другим. Отцу хотелось бы видеть единственную дочь такой счастливой, как сейчас, с Борисом это уже невозможно, значит, надо определиться, а не урывать тайком порционное счастье – такова его позиция.

Он отошел от окна, опустил глаза на листы бумаги, а что они способны разглядеть без очков? Но неотъемлемая часть зрения в пожилом возрасте имеет привычку прятаться от владельца, и когда лопается терпение, когда готов признать наличие склероза, очки вдруг находятся в неожиданном месте, например, на кухонном подоконнике под салфеткой. Зато в результате поисков наведен порядок, теперь можно поставить чайник на плиту и, пока он не закипел, почитать ее новый детектив.

Суров не разрешил Марго прикасаться к девушке, напомнив ей, как однажды она забрала пуговицу из руки мертвого доктора. Да-да, графиня – и украла (напрямую этого, конечно, он не сказал), решив, что пристав дурак набитый и улики ему ничего не скажут. Справедливости ради надо признать, что правда оказалась на ее стороне – пристав был человеком небольшого ума, зато с огромным самомнением.

– Вы злопамятны, – упрекнула подполковника Марго и зашагала к поляне.

– Помилуйте, Маргарита Аристарховна, – последовал он за ней, – я не хотел вас обидеть, но предостеречь…

– Вы только и делаете, что предостерегаете меня, – завелась она, а это грозило ссорой. – Будто я девчонка, будто у меня ум отсутствует…

Суров опередил ее, встав на пути с заверениями:

– Присутствует. Ум. Я имел счастье убедиться в этом неоднократно, а также что вы женщина во всех отношениях исключительная…

– Вдобавок вы льстец.

– Нет. И вам это известно.

Глядя на улыбающегося подполковника исподлобья, Марго сменила гнев на милость, на него невозможно было долго сердиться:

– Хорошо, мир. Но должна сказать, я ничего не собиралась забирать, даже если б нашла. Виссарион Фомич поистине велик в следственном деле, утаивать от него улики – грех, это я вам говорю.

– Вы так цените его?

– Им можно только восхищаться!

– Неужели? – вдруг потух Суров. – Помнится, вы мне писали, как помогали следствию, так это тот самый Зыбин?

А Марго почувствовала торжество, но этого же мало, почему бы не подразнить незрячего подполковника, который иногда ее просто бесил?

– Да, тот самый, но в письмах всего не напишешь, – с экзальтированным восторгом сказала она. – Он глубокий и умнейший человек, безумно талантлив. Меня, признаться, удивляет, почему его до сих пор не оценили по достоинству. А достоин он Петербурга! Возглавлять полицейское ведомство!

– И что же, Зыбин хорош собой?

– Видите ли, «хорош собой» – относительное понятие. Иной раз общепризнанная красота отталкивает, будто проказа, коль человек недобр, самовлюблен и глуп. Особенно это касается мужчин, ведь женщин вы оцениваете по-другому. А в случае Виссариона Фомича «хорош собой» неуместная оценка, ибо он стоит над нашими представлениями о красоте. Да, Зыбин бывает резок, неучтив, но ему прощаешь абсолютно все.

– Вы… любите его, – по-своему понял ее Суров.