Вся правда, вся ложь - Полякова Татьяна Викторовна

Тут она заговорила, и от красоты ничего не осталось, лицо свезло на сторону, как у парализованной. Может, недавний инсульт, но, скорее всего, неудачная пластическая операция.

– Слушаю вас, – сказала Климова, кивнув на соседний диван. Врать ей бессмысленно, это я поняла сразу, оттого и объяснила цель своего визита – коротко и по возможности правдиво. – Значит, Одинцов теперь ваш клиент? Что-то рано он забеспокоился. Или есть причина? – Я приветливо улыбнулась. – Знаю, знаю, адвокатская этика и все такое… Если хотите знать, его женушка не была такой уж безгрешной.

– Что за грехи за ней водились? – спросила я со всей возможной серьезностью.

– Грехи не грехи, но та еще штучка. Любила валяться на веранде в одном купальнике.

– Что в этом особенного? Принимала солнечные ванны.

– Конечно, в ноябре месяце солнце у нас жарит вовсю, одно слово, Мальдивы. Знала ведь, что этот дурачок за ней подглядывал, нарочно его дразнила. Лежит в шезлонге, ноги задрав, а он и рад глаза пялить. За свою глупость чуть в тюрьму не отправился.

– Я могу с ним поговорить?

– Не вижу необходимости.

– Задам несколько вопросов, только и всего, – не отставала я.

– Каких вопросов?

– Например, как часто он наблюдал за Ириной. Возможно, он что-то заметил в то утро…

– Титьки ее он заметил, – фыркнула Климова. – Я же сказала, она его нарочно дразнила. Дураку двадцать два года, жил, считай, взаперти. А тут баба почти голая перед глазами.

– Они разговаривали?

– Если она знала таджикский – может быть, – съязвила Климова. – В то утро она тоже солнечные ванны принимала, но недолго, ушла в дом, дверь в комнату оставила открытой и штору не задернула. А он, видно, удовольствие не успел получить и подошел поближе, вторую серию досматривать. Она халатик надеть забыла, так и разгуливала. Потом от своего стриптиза устала и его шуганула. Он и побрел себе с метлой в обнимку. Вот и все. Девку он не убивал, у него алиби, так что не трудитесь на него чужой грех вешать.

– Он живет в вашем доме?

– Нет, уехал к брату в Псков. Адреса не знаю, да и сомневаюсь, что адрес есть.

– Но родственники, наверное, знают, как его найти?

– Если вы о моем шофере, так он был рад от брата избавиться. Пусть теперь другие за этим олухом смотрят. Наталья вас проводит, – закончила Климова.

Тут же появилась женщина, встретившая меня возле дверей. Мрачно кивнула, сложив руки на груди.

– Спасибо, – сказала я.

Если ту часть ее рассказа, что касалась Ирины, и можно с некоторой оговоркой принять к сведению, то последнее утверждение мадам Климовой было явным враньем. Говорила она уверенно, но меня не убедила. Что ж, в ловкости ей не откажешь: известную фамилию уважила и ничего толкового не сообщила.

Я наклонилась застегнуть сапоги, Наталья держала мое пальто в руках и вдруг шепнула:

– Врет она все. Здесь он.

Любовь и преданность прислуги дамочка завоевать не смогла, что не удивило.

– Спасибо, – сказала я, взяв пальто. Женщина кивнула и открыла дверь.

Соврала – это ясно, но вот зачем? К примеру, чтобы парня оставили в покое, вполне естественное желание. Судя по всему, ему и так крепко досталось. Я не следователь, и отшить меня можно, не опасаясь последствий. Она неплохо осведомлена о том, что произошло тем утром. Брат ее водилы рассказал? Вопрос: насколько он был откровенным? Ее откровенность тоже под вопросом. То есть, он или они, оба могут знать гораздо больше, чем говорят. И был ли дворник до конца правдив со следователем? Мог так перепугаться, что про самое главное забыл. Что-то он видел в то утро… Надо сегодня же осмотреть дом Одинцова. Настоящий сыщик как раз бы с этого и начал. Взгляну на дом, авось идеи появятся…

Я отошла на десяток метров от калитки, когда зазвонил мобильный. Звонил Геннадий Владимирович.

– Ефимия? – Голос звучал напряженно, и я заподозрила неладное. Так и есть. – Я просил вас о помощи, а вы вместо этого выспрашиваете моих друзей…

– Что вполне естественно, – подхватила я.

– Естественно?

– Если вас что-то не устраивает, простимся прямо сейчас. Но если ждете от меня помощи, не стоит учить меня, как проводить расследование.

– Извините, – буркнул он. – Просто все это неприятно. Вы что, меня подозреваете?

– Если бы я вас подозревала, не стала бы помогать.

– Извините, – еще раз произнес он и простился.

Пошли он меня к черту, я бы, наверное, вздохнула с облегчением. Но тут перед глазами возникла бабуля – божий одуванчик, и мое утверждение показалось сомнительным. А я-то хороша: не учите меня проводить расследование… Сыщик доморощенный.

Попытка заняться самобичеванием была прервана разбойничьим свистом. Машинально оглянувшись, я увидела на противоположной стороне улицы машину Берсеньева и его самого, конечно, тоже. Окно «Мерседеса» было опущено, а Сергей Львович, по обыкновению, скалил зубы.

– Вот только тебя мне и не хватало, – пробормотала я, ускоряясь.

– Полезай в машину! – крикнул Берсеньев.

– Некогда мне, – махнула я рукой, припустившись дальше, его машина плавно тронулась с места и теперь ползла по улице, Сергей Львович все еще таращился в окно, пристроившись за мной, препятствуя движению, кое-кто из нетерпеливых водителей начал сигналить, но Берсеньев попросту не обращал на них внимания.

– Иди сюда, дуреха, – вновь позвал он. – Нечего снег месить.

Я замерла в нерешительности, потом чертыхнулась и бросилась через дорогу. Минутой позже я уже сидела в его машине.

– Привет, – сказал он, положил руку на подголовник моего сиденья и на меня уставился, улыбка стала шире, а взгляд был откровенно издевательским. Берсеньев для меня человек-загадка, очень хотелось знать, кем он был в действительности до того, как стал преуспевающим бизнесменом, позаимствовав чужое имя и внешность. Последнее время я все чаще склонялась к мысли, что сие так и останется тайной. Кроме этой загадки, имелись те, что помельче. При довольно-таки средней внешности он умел произвести впечатление. Бабы по нему с ума сходили, причем их возраст, семейное положение и прочее никакого значения не имели. Вот и я, точно зная, что он редкая сволочь, взглянув на него, вдруг подумала со всей серьезностью: «Хорош». Хотя, задайся вопросом, что в нем такого особенного, голову бы сломала, а ответ так и не нашла.

Одна моя знакомая утверждала: в Берсеньеве очень сильно мужское начало, бабы это чувствуют, вот и липнут как мухи, сами знаете на что.

В просвете между туч появилось солнце, и глаза Берсеньева начали претерпевать странные изменения: из серых становились голубыми, а затем цвета морской волны. Как блестящие стеклышки в калейдоскопе, поверни чуть-чуть – и получишь совсем другой узор. Но больше всего завораживал голос. Интонация тоже была необычной. Волнующей и неторопливой, придававшей каждому слову особую значимость. Век бы сидела и слушала развесив уши.

Насчет голоса я знала точно, это вовсе не подарок природы, приобрел он его вместе с чужой фамилией. Должно быть, долго тренировался. Может, и все его прочие достоинства результат непосильных трудов, кропотливой работы над собой. Узнать, каков этот гад на самом деле, захотелось еще больше. Берсеньев между тем придвинулся ко мне и сказал:

– Рад тебя видеть.

– С чего вдруг?

– Соскучился. – Он запечатлел на моем лбу поцелуй, а я слабо дернулась.

– Эй, в чем дело? – спросила настороженно.

– Не ерзай, – засмеялся Сергей Львович. – Греховные мысли у меня вызывают исключительно женщины.

– А я кто, по-твоему? – опешила я.

– Ты? – Он дурашливо поскреб затылок и выдал: – Ты – существо.

– Какое еще существо?

– Прекрасное, естественно.

– А потолковее нельзя? – Я знать не знала, что делать, то ли зареветь от досады, то ли заехать ему в ухо.

– Можно попытаться. Вот, к примеру, есть собака такая: чихуа-хуа. Абсолютно бесполезная во всех смыслах, но она необыкновенно скрашивает жизнь своим хозяевам. Прелестная и трогательная. Так и ты.

– Здорово, – кивнула я. – Живешь себе на свете и вроде жизнью довольна, особенно когда в зеркало смотришься: симпатичная девушка. И вдруг находится урод, который заявляет, что ты не девушка вовсе, а собака, к тому же бесполезная. – В большой обиде решила выйти из машины, но Берсеньев ухватил меня за плечо.

– Не злись, – засмеялся он. – Можешь сказать мне какую-нибудь гадость, и будем в расчете.

– Да пошел ты, – буркнула я, погрузившись в непечатные мысли о мужиках вообще и о Берсеньеве в частности.

– Ладно, давай рассказывай, как жизнь. – Машину он припарковал к тротуару, прямо под знаком «Остановка запрещена», и, судя по всему, никуда не торопился. Тратить время на разговоры с ним я была не намерена, но по неизвестной причине все еще обреталась в машине. Настроения это не прибавило. – Чего молчишь?

– Пытаюсь ответить максимально правдиво.

– Ну и?