Танцы марионеток - Михалкова Елена

Вот и теперь он со скрытым опасением наблюдал за тем, как Ника Церковина завивает на палец тонкую прядь осветленных волос, в упор глядя на него и еще сильнее выпячивая нижнюю губу.

– Без вас я бы не был таким догадливым, – неуклюже подыграл ей он. – Ника, а почему Юля ушла?

Сергей хотел спросить «куда», но в последний момент передумал, боясь, что после прямого вопроса девушка не станет откровенничать. И оказался прав. Вопрос «почему?» попал в точку: Ника поморщилась, будто почувствовала боль.

– Она меня просто использовала, а я этого не понимала! Поначалу все было так здорово…

Следующие пять минут Бабкин слушал, что же такое «здорово» в понимании Ники Церковиной. Выяснилось, что это значит шататься вместе по магазинам, знакомиться в клубах и гонять ночью по пустой Москве.

– У Юльки машины нет, – рассказывала Ника. – Так она меня просила: Никуша, пусти меня порулить! Я ей ни разу не отказала! Знаете, как она гоняла?! А потом стала у меня машину требовать каждый день. Я ей говорю: Юленька, мне машина самой нужна, у меня дела, учеба! А ей все равно. Она еще и обижалась на меня!

Слушая Церковину, Сергей почти воочию представлял, как стремительно портились отношения девушек, называвших себя подругами. Родители Ники жили на Севере, и квартира была предоставлена в ее полное распоряжение. Одну комнату она выделила Юльке – «самую шикарную», как выразилась Ника. В этой комнате Сахарова целыми днями валялась на диване с книжкой или смотрела телевизор.

– Даже не убиралась, представляешь? – жаловалась Ника, незаметно перейдя на «ты». – А когда мне надоело жить в свинарнике и я сама решила убраться, она мне такой скандал устроила! На всю квартиру кричала!

– Почему? – не понял Бабкин.

Церковина пожала плечами.

– Я ей чем-то помешала. А чем я могла ей помешать, если она ничего не делала?! Если честно, я ее даже испугалась. Она стала как сумасшедшая – лицо белое-белое, и смотрит на меня так, как будто хочет убить. Из-за ерунды, представляешь! Никогда ее такой не видела…

Деньги у Юли закончились довольно быстро, и она стала жить за счет подруги. Поначалу Ника осторожно намекала, что долго так продолжаться не может, затем прямым текстом предложила Сахаровой искать работу. Однако несколько собеседований, на которые сходила Юля, утвердили ее в мысли, что работу нужно искать по знакомству. А знакомства остались вместе с папой в его особняке.

– Я ей предлагала к отцу обратиться, а она в ответ – «сначала испробую все другие способы». Другие способы – это значит на моей шее сидеть, понимаешь?

– Как Юля могла обратиться к Тогоеву, если сама же ушла из его дома, поссорившись с ним? – вслух подумал Сергей.

– Ну… не так все просто… – протянула Ника. – Юлька намекала, что если бы она захотела, то любимый папочка с радостью принял бы ее обратно и выдал ей желаемое на блюдечке с голубой каемочкой. Но она, мол, такая гордая, что хочет сама всего добиться. Я ей как-то раз сказала, разозлившись: иди уже, наконец, к своему папаше, и всем станет легче. Не тут-то было! Хотя… знаешь, Юлька может быть очень целеустремленной. Даже не просто целеустремленной, а упертой, как гвоздь, который только в одну точку можно забить. Она сама себе и гвоздь, и молоток. Представь: вот валяется она на диване, грызет семечки, заедает их чипсами, и кажется, будто бы вся она такая ленивая и никчемная…. А на самом деле это совсем не так! Если она собственную лень переборет и соберется с силами, то может горы своротить и кого угодно заставить делать то, что ей хочется. Кроме отца, конечно, потому что он сам такой же. Она и меня заставляла, пока ей не надоело! А как только Юля перестала на меня обращать внимание, будто я стул в этой квартире, а не хозяйка, меня будто разгипнотизировали, честное слово!

Дальнейшая часть рассказа девушки звучала скомканно. Одно Бабкин понял: Ника фактически выгнала бывшую подругу из своей квартиры. Нелепое Юлино хвастовство о том, что она может заставить отца делать все, что угодно, сыграло Церковиной на руку – она использовала его как предлог, чтобы заставить дочь Тогоева собрать вещи.

– Ты не подумай, я ее не выставила на улицу среди ночи, – оправдываясь, говорила сейчас девушка. – Юлька сама решила, что уйдет. Только не к отцу.

– Неужели к кому-то из своих парней? – нарочито удивился Бабкин.

– Да ты что, кому из них она нужна! Нет, она решила напроситься к своей престарелой родственнице. Тете Марте, что ли… Юлька придумала какой-то план с этой тетушкой, но мне не стала ничего рассказывать.

Взглянув на Нику Церковину, Сергей понял, что девушка не притворяется – она и в самом деле обижена на бывшую подругу за то, что та не стала делиться с ней своими планами.

– Марте Конецкой? – уточнил он, хотя и так все было понятно.

– Да, точно! Оказывается, ты и без меня все знаешь…

«Как все просто, – мысленно сказал себе Сергей, спускаясь по лестнице. – Одна девочка обидела другую. Вторая сразу перестала играть роль защитницы подруги, но идти с информацией к ее отцу было бы совсем некрасиво, да и похоже на предательство…. Зато она с удовольствием выложила все, что знает, стоило только задать ей пару правильных вопросов. Пожалуй, только у дуболомов господина Тогоева это могло не получиться».

Он вышел на улицу, прикидывая, как бы половчее объехать неизбежные вечерние пробки. Перед домом толпилась группа молодых ребят и девчонок, и фары проезжавших мимо машин выхватывали из сумерек длинные нескладные фигуры в нелепой, словно надутой, одежде.

«Завтра навещу Конецкую с ее племянницей, – подумал Бабкин, садясь в „БМВ“. – И можно будет рапортовать Тогоеву, что дело сделано».

От стоявшей возле подъезда компании донесся издевательский хохот, и Сергей едва не вздрогнул – на миг ему показалось, что смех этот был ответом на его мысли. Но затем пожал плечами, завел машину и поехал домой в полной уверенности, что практически закончил дело о сбежавшей от всех Юле Сахаровой.

Поначалу зима отползала с улиц неохотно. Дворники так ожесточенно скалывали лед с асфальта, что становилось ясно: они потерпят полное поражение. Так сражаться могут лишь обреченные. Казалось, что ночью сизая ледяная корка снова затянет асфальт, расползется по улицам и никуда больше не денется.

Лед долго держался – а вместе с ним и зима. А затем, откуда ни возьмись, появился суматошный беззаботный апрель, громко объявил о себе барабанным стуком капели, и город проснулся. Москва встряхнулась, разогнала тучи над головой, надушилась и теперь пахла свежей краской. Красили все: ограды, маленькие заборчики, обновляли стены, пообтрепавшиеся за зиму… Вокруг школ и садиков шумели субботники, и очень быстро стало сухо и тепло, как будто так всегда и было.

Если бы Юлька умела радоваться хорошей погоде, то она, конечно, радовалась бы, потому что с каждым днем во дворе дома Марты Рудольфовны, по утрам залитом весенним солнечным светом, что-нибудь менялось. Посвежели палисадники, заблестели свежеокрашенные двери, а лужа, целый месяц пополнявшаяся подтаявшим снегом, в конце концов высохла сама, не дожидаясь, пока ее по рукаву-ручейку уведет в сток пожилой дворник-таджик. Жизнерадостная юная травка полезла везде, где был хотя бы клочок сероватой земли, и вскоре двор зазеленел, развеселился и даже успел незаметно украсить себя парой-тройкой болезненно-желтых нарциссов и невинных кудрявых голубоглазых гиацинтов.

Но Юльке было не до преображения природы вокруг, поскольку куда больше ее занимало то, что происходило с ней самой.

– Начнешь с осанки, – не терпящим возражений голосом приказала старуха две недели назад, и пришлось заняться осанкой.

Теперь каждое Юлькино утро начиналось с того, что она бежала в гостиную, становилась к стенке, выпрямляя спину и прижимаясь так, как велела Конецкая.

– Четыре точки… – бормотала девушка себе под нос, проверяя, правильно ли стоит. – Четыре точки…

Старуха входила в комнату без предупреждения, уже накрашенная, одетая так, словно ожидала по меньшей мере визита министра, и окидывала Юльку, стоявшую навытяжку у стены, цепким взглядом.

– Как стоишь?! – гремела она, и Юлька дергалась от ее окрика. – Подбери зад! Почему у тебя зазор между попой и стеной? А?! Где четыре точки?! Пятки, попа, лопатки, затылок! Пятки-попа-лопатки-затылок!

Таращась в окно, за которым голубело утреннее небо, Юлька судорожно пыталась исполнить приказание. А Марта Рудольфовна вышагивала по комнате, словно полководец, наставляющий армию перед боем.

– Самое важное, что есть в женщине, – это осанка! – рубила она, дойдя до окна, разворачивалась, скользила взглядом по домработнице. – Дамские журнальчики, объясняющие, как надо правильно краситься, этому не учат – а напрасно. Запомни на всю жизнь: неважно, что на тебе надето, неважно, как ты причесана, – важно, как прямо ты держишь спину. В позвоночнике должна быть струна! Палка! Стержень! Современные молодые женщины все, как одна, безбожно сутулятся, а потом удивляются, почему у них грудь висит над пупком, и пытаются подобрать ее бюстгальтером. К черту бюстгальтеры! Держи спину правильно – и они тебе еще долго не понадобятся.