Танцы марионеток - Михалкова Елена

Но ощущение полета было волшебным.

В попытках разыскать женщину, ставшую прототипом для учительницы Веры Алексеевны из романа «Кошачий глаз», Василий Ковригин приехал к ее дочери. Та прохладно сообщила, что ее мать живет в другой квартире, и Ковригин отправился по новому адресу.

Конечно, проще было бы узнать его у матери Лены. Василий был совершенно уверен в том, что на одной из общих фотографий в доме Дубровиных он видел это лицо – некрасивое, но милое. И, конечно, Ольга Сергеевна не могла не знать ее. Но он предпочел более сложный путь – встречаться с Дубровиной-старшей ему отчего-то не хотелось.

«Вера Алексеевна» сильно изменилась – настолько сильно, что, пожалуй, он и не узнал бы ее, хотя обладал профессионально хорошей памятью на лица. Но она так обрюзгла и располнела, что сложно было увидеть в толстой старухе женщину средних лет с веселым круглым личиком.

Поначалу, когда ее дочь сказала ему, что мать жива и здорова, Ковригин обрадовался – его теория не находила подтверждения. Он уже не хотел оказаться правым – слишком уж страшноватая картинка вырисовывалась в этом случае. И к старухе-то он поехал только для того, чтобы исключить последние сомнения!

Лучше бы не ездил. Лучше бы ограничился визитом к дочери и на этом успокоился, подумал Василий.

Потому что все подтверждалось. Хотя она и была жива.

Ее толкнули под поезд метро, когда она стояла на платформе в час пик. Старушка рассказала ему об этом спокойно, как будто читала историю, случившуюся давно и не с ней.

– Поезд был совсем близко и так гудел, что я боялась умереть от одного только звука. Я вспомнила, что нужно упасть и лежать между рельсов, – говорила она, отрешенно глядя на Василия голубыми глазами, – и упала. И еще ртом дышала, чтобы барабанные перепонки не лопнули от шума. Вы не представляете, как там шумно. И пахнет ужасно.

Когда ее вытащили, она была без сознания.

– Два месяца потом лежала в больнице, восстанавливалась. Но ничего, слава богу, почти обошлось. В моем-то возрасте!

Ковригин поерзал на стуле, не решаясь спросить то, что нужно было спросить. Старушка выжидательно смотрела на него. «Теоретически это могла сделать и дочь, – подумал он. – Вовсе не обязательно, чтобы именно сын…» Он хотел спросить о том, не подозревает ли она родную дочь в том, что та толкнула ее под поезд, но не смог этого сделать.

– Скажите, у вас есть сын? – наконец выдавил из себя Василий, ожидая ответа с чувством, походящим на ужас.

Но она покачала головой:

– Нет, сына нет. Только дочь. – И добавила, словно оправдываясь: – Я хотела родить второго ребенка, но врачи запретили по состоянию здоровья.

Ковригин вернулся в издательство, ощущая себя страшно уставшим. Усевшись на нагревшийся под солнечными лучами облезлый подоконник, он вытащил из кармана лист бумаги и уставился на свои записи, по которым теперь-то точно все можно было сказать определенно.

Эльза Гири в книге «Логово волчицы» оказалась на корабле, бурей выброшенном на скалы, и едва не погибла – переломала себе все кости, но сумела выбраться на берег.

Ее прототип, соседка Лены Нина Кудряш, спустя несколько месяцев столкнулась с парнем, катавшимся на роликовых коньках, и сломала руку.

Иван Трофимович из книги «Небесный колодец» разбился, упав с лошади, потому что был пьян.

Старый тренер, послуживший прототипом для этого героя, напился и попал в аварию вскоре после выхода книги.

Вера Алексеевна из «Кошачьего глаза» умерла, потому что сын толкнул ее под поезд.

Учительница, с которой был списан персонаж, упала на рельсы в Московском метрополитене, но чудом осталась жива.

– И это только те, кого я смог найти, – вслух сказал Ковригин и потряс головой, как будто в уши ему попала вода. – А что, если остальные тоже…

Он не был наделен богатым воображением, но хорошо знал Лену и мог представить, что она испытала, проследив судьбу прототипов.

Интересно, когда она заметила? Вряд ли ей пришло в голову специально узнать, что случалось с людьми, с которых она списывала своих героев, после выхода книги. И сколько прошло времени, прежде чем она убедилась, что все это выходит за рамки простого совпадения?

«Бедный ты мой дружок, – про себя сказал Василий, вспоминая, как Лена, перестав писать, снова спряталась в свою раковину. – Как же такое случилось, а?»

Он свернул из листа с именами трех персонажей и трех их прообразов длинную трубку и постучал по стене. Из-под подоконника выбежала крупная жилистая муха, лоснящаяся, как откормленная собака, но не взлетела, а пробежала по раме и замерла в верхнем углу, подергивая крылышками.

Глядя на насекомое, Ковригин почувствовал, что его охватывает отвращение. Он не любил мух, тем более таких. Противно было осознавать, что муха все время сидела под подоконником, но выбежала только тогда, когда он вспугнул ее ударами свернутой в трубку бумаги.

Ударами бумаги… ударами бумаги… Это словосочетание застряло у него в голове, рассыпалось тамтамами, как будто собственное подсознание хотело заставить его подумать о чем-то важном. Своему подсознанию Ковригин доверял, а после того, как оно подсказало ему фамилию Николая Мешкова, прислушивался к нему внимательнее, чем обычно.

Муха сидела рядом… все время, пока он стоял возле окна. Отчего-то это имело важное значение. Мысли Ковригина вернулись к рассказам троих человек, с которыми он встречался. Он снова прокрутил их в голове и неожиданно понял, почему не мог отвязаться от мыслей о мухе.

– Василий, ты чего здесь стоишь? – окрикнули его с лестницы, и он вздрогнул. Сверху, перегнувшись через перила, на него смотрел Ерофеев, оттопырив нижнюю губу.

– Сашка, я сейчас уеду, – неуверенно, будто сомневаясь в правильности того, что говорит, предупредил Ковригин.

– Как уедешь? Грищук всех собирает через час!

– А я через час вернусь.

Он качнул головой, сбрасывая неуверенность, и, перед тем как сбежать вниз по лестнице, смахнул толстую муху и крикнул Ерофееву:

– Скажи, чтобы без меня не начинали!

– Шутник, – пожал тот плечами, провожая взглядом широкую рыхлую спину Ковригина, вперевалку бегущего по ступенькам.

– Что случилось? – удивленно сказала старушка, от которой он уехал всего пару часов назад. – Зачем вы вернулись?

«Забыл спросить, не ваша ли дочь толкнула вас под поезд», – хотел сказать Ковригин. Но она доверчиво смотрела на него и казалась такой беззащитной, что в последний момент, изменив формулировку на более щадящую, вслух он сказал совсем не то, что собирался:

– У вас не было никаких подозрений о том, кто толкнул вас на рельсы? Ведь вы не сами упали с платформы, правда?

Она несколько раз моргнула, будто он сильно ее удивил. Пухлые, словно наполненные водой руки поднялись от колен и замерли в воздухе, как если бы она готовилась сыграть этюд на невидимом пианино. Затем плавно опустились.

– Когда ко мне приходили из милиции, я им не сказала… – проговорила старуха. – Мне казалось, что все это мои фантазии, и я не имею права оскорблять подозрениями постороннего человека.

Ковригин едва не вскочил. Почти шепотом, потому что ему хотелось закричать во все горло, он выдавил:

– Какого постороннего человека?!

– Потому что для такого ужасного, ужасного поступка не было и не могло быть мотива… – неторопливо рассуждала она, словно не слыша его вопроса. – Ведь самое главное – мотив, правда же? А его не было. Вот я и подумала…

– Кто? – спросил Ковригин.

– В конце концов, мне могло показаться. С моим зрением… Знаете, после родов у меня сильно упало зрение, я постоянно хожу в очках. А в тот день была без них, поэтому…

– Кто?!

И тогда она одними губами произнесла имя, будто боясь выпустить его.

Несколько секунд Василий не мог понять, почему именно это имя, ведь оно не имело никакого отношения к происходящему. Старушка добавила еще несколько слов и замолчала, с сомнением глядя на него. И тогда смысл сказанного дошел до него.

– Я надеюсь, вы нигде не напишете об этом? – после долгой паузы встревоженно сказала она. – Послушайте! Я никому не говорила, потому что считала, что виновато мое воображение… Не могу сказать, что я кого-то видела, все это скорее ощущения, если вы понимаете, что я хочу…

– Нет.

Она осеклась, часто заморгала.

– Что – нет? Не понимаете?

– Не ваше воображение.

Ковригин откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Все встало на свои места.

– Это не ваше воображение, – повторил он. – Это правда.

– Откуда вы знаете?! Нет, вы не можете знать!

Она вдруг рассердилась, как будто он покусился на что-то очень важное, – после Василий подумал, что, возможно, так оно и оказалось. Ей легче было считать произошедшее с нею случайностью, а не результатом чьей-то злой воли.

– Могу.

– Не можете! Вас там не было!

Морщинистое лицо покраснело, и он испугался за нее.

– Хорошо, хорошо, меня там не было, вы совершенно правы, – скороговоркой сказал Ковригин. – Вы только не волнуйтесь! Я никому не собираюсь ни о чем говорить!