Дар великой любви, или Я не умею прощать - Крамер Марина

– Вам повезло, Лейла Вагифовна, что эта девушка, Виктория Самусенко, оказалась рядом. Она профессиональный телохранитель.

– Кто?! – Я едва не упала со стула, услышав это.

– Телохранитель. Сейчас многие люди, нуждающиеся в охране, предпочитают видеть рядом девушку – и внимания меньше привлекает, да и все-таки самому приятнее видеть красивое женское лицо, а не амбала в костюме.

– Господи…

Это было все, что я посчитала нужным сказать. О том, что мы с Викой были знакомы, я предусмотрительно умолчала, и, как оказалось, к счастью. В этой истории опять слишком много странного, и разобраться в этом я должна сама, без помощи милиции.

Вернувшись домой, я заперлась на все замки и уселась в кухне, поставив перед собой ноутбук, чашку кофе и пепельницу. Запутывая детективные интриги в романах, я собиралась и в собственной жизни воспользоваться этим умением. Разве что теперь придется распутывать.

Итак, Вика. Она появилась в клубе, много занималась, исчезала сразу после урока, и только однажды позволила себе пригласить меня в кафе, где вела себя необъяснимо и странно. Потом все так же приходила на уроки, танцевала, послушно повторяла за мной, слушала музыку, работала в полную силу. Снова исчезала сразу после занятий и не появлялась рядом со мной. Хотя, как я выяснила, адрес мой выучила наизусть, хоть и путалась в схеме дорожного движения… Стоп! Вот именно! Она не сама узнала мой адрес, ей кто-то дал. Кто-то, понадеявшийся, что профессиональный телохранитель не прошляпит такую детальку, как одностороннее движение! Могла, конечно, в клубе узнать, но у нас негласное правило – адреса тренеров ученикам не даются. Анна Яковлевна, администратор, следит за этим строго, а в гости к себе я никого никогда не приглашала.

Я закурила, задумчиво посасывая мундштук, потрогала чашку с кофе. В открытое окно врывался ночной ветерок, шевелил штору, надувая ее огромным пузырем. Как же мне понять, чего ради эта девушка начала ходить за мной, кто ее послал, зачем? И вдруг…

Ну, точно – она появилась рядом со мной аккурат после моего ночного звонка Призраку, после взрыва в моей квартире! Точно! А это значило только одно – Алекс что-то знает, но вслух не говорит. И все серьезно – если он приставил ко мне охрану, да еще так внаглую.

Что ж, придется слегка нарушить данное себе слово и позвонить. В конце концов, это моя голова, моя жизнь, и закончить ее бездарно и ужасно я не хочу.

Господин Призрак долго не отвечал, и я уже решила положить трубку, когда наконец услышала его голос:

– Что ты хочешь, Мэ-ри?

– Алекс, ты где сейчас?

– В каком смысле?

– В территориальном.

– С какой целью ты интересуешься? – чуть раздраженно спросил он.

– Значит, мне надо.

– Твое «надо» волнует меня мало, Мэри. Зачем звонишь?

Я старалась сохранить спокойствие, понимая, что Алекс будет издеваться исключительно ради удовольствия – ощущение собственного превосходства всегда давало ему дополнительный кайф.

– Если ты в Москве… не мог бы приехать ко мне сейчас? – Эта фраза далась мне с таким трудом, что, казалось, заболели скулы.

Призрак молчал. Его молчание почему-то показалось мне таким пугающим и отнимающим всякую надежду, что я едва не заплакала.

– Алекс… я прошу тебя…

– Буду через полчаса. Свари кофе к моему приезду.

Ни слова больше. Только замолчавший телефон с погасшим через пару секунд дисплеем. Он приедет…

Алекс позвонил в домофон ровно через полчаса. Учитывая, что уже почти утро, никакого удивления у меня сей факт не вызвал. Мелькнула мысль, что на работу я сегодня явно не попаду. Да и черт с ней, не до того.

Я зачем-то припала к двери и прислушивалась к звуку поднимающегося лифта, к стуку открывшейся двери, которой квартиры отгорожены от лифтовой площадки, к легким быстрым шагам. Он приехал…

Я распахнула дверь раньше, чем он успел нажать на кнопку звонка, и вся моя решительность куда-то испарилась. Увидев в проеме Алекса, я вдруг почувствовала страшную слабость, отступила на шаг и села на обувную полку, безвольно уронив руки и ссутулив спину.

– О, кажется, я вовремя. – Он вошел, запер за собой дверь и присел передо мной на корточки. – Что с тобой, Мэ-ри?

Я, не соображая, что делаю, обхватила его за шею и заплакала. Алекс, кажется, удивился, но виду не подал, встал, увлекая меня за собой, и, подхватив на руки, понес в комнату. Устроил на диване, дотянулся до лежавшего на подлокотнике дивана пледа, укутал меня, как маленькую, и пробормотал куда-то мне в волосы:

– Не надо, Мэри, не плачь. Я с тобой. Ничего не бойся, пока я с тобой.

Я промочила его свитер слезами, успев, правда, подумать, что удачно сняла косметику – аккуратист Алекс не обрадовался бы пятну от туши, хотя, судя по поведению, он сейчас растерян и не вполне понимает, что со мной происходит.

Я и сама не могла понять, в чем дело. Один его вид, одно только появление в моей квартире вызвало эмоции, с которыми я никак не могла справиться. Наверное, я по-прежнему где-то глубоко, в самом темном и дальнем уголке души, продолжала любить его. Такого, каким знала. Я не идеализировала Алекса, прекрасно понимая, что он жесток, опасен и временами просто беспринципен, но тем не менее он столько раз спасал меня, рискуя жизнью, что я не могла сбросить это со счетов.

Любовь не разбирается в вопросах общечеловеческой морали, она не смотрит на род занятий и черты характера – она накрывает с головой, не давая дышать, рассуждать и раздумывать. Ты просто любишь – и все. Даже если вдруг видишь недостатки. Даже если понимаешь, что это безнадежно и опасно. Просто любишь.

Так и я…

Понимая и осознавая все, я оправдывала его – и любила. Любила, догадываясь, что никогда нам не суждено быть вместе, вдвоем, что мы никогда не сможем стать семьей, никогда не будем воспитывать детей – никогда. Он всегда будет помнить только одну женщину – Марго. И как бы он ни относился ко мне, какие слова ни произносил – все едино, в его сердце будет жить только она. Самое странное, что мне даже не больно – глупо ревновать к своему отражению.

И потом, сама Марго…

Она вела себя точно так же, как я, всякий раз отпихивая Алекса обеими руками. Стоило мне заговорить об этом, как подруга моя начинала говорить о своем желании видеть нас с ним вместе – с точностью до буквы повторяя мои слова. Получалось, что мы жертвовали собой ради счастья друг друга – и при этом не спрашивали, не хотели знать, а нужно ли оно, это счастье… И приемлемы ли подобные жертвы.

– Мэ-ри… – тихий глуховатый голос слегка привел меня в чувство, я оторвалась от плеча Алекса и начала неловко вытирать глаза тыльной стороной ладони.

Он перехватил мою руку, прижал к щеке:

– Ты позвонила…

– Да… прости…

– Молчи.

Мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Все понятно и без слов…

Разумеется, позже я буду жалеть о случившемся и проклинать обоих. Его – за то, что выпустил наружу весь свой шарм и брутальность, против которых невозможно устоять. Себя – за то, что опять поддалась, не смогла совладать с эмоциями. Но что я могу – я, слабая женщина, – против такого соперника?

Все это будет потом, но пока, сейчас…

В конце концов, я еще жива, имею право на радость.

Я так давно не просыпалась в постели с мужчиной, оказывается… Что темнить – ровно с тех пор, как Алекс был здесь в последний раз. Больше года – смотри-ка… Я ухитрилась убить в себе интерес к этой стороне жизни работой, изнуряющими тренировками и написанием нового романа.

Я приподнялась на локте и, подперев щеку кулаком, вглядывалась в лицо по-прежнему спавшего Алекса. А ведь он постарел, надо же… Морщинки разбежались от уголков глаз, резче стали складки около носа. Но, черт возьми, как же его красит даже это…

И я вдруг осознала еще одно. Меня потрясло собственное ощущение от этого всего… от этой ночи, от этой связи. Вроде как и не впервой – а всякий раз заново. Не знаю, как это ему удается.

Я сошла с ума… сошла с ума… сошла с ума… Неприлично, безумно, бесстыдно счастлива. Я чувствую себя голодной уличной кошкой, перед которой неожиданно плюхнули пять килограммов свежей телячьей печенки.

Я не могу осознать, что вот это все – он весь – мое, весь он, целиком, без остатка принадлежит мне. Пусть ненадолго – на одну ночь, на час…

Я прикасаюсь к нему и чувствую, как внутри что-то замирает. Не верю себе, своим глазам, рукам – не может быть, чтобы все оказалось так просто: вот он – и вот я, мы снова вместе – хотя бы так, на миг. Пусть. Я не жалею ни о чем. Мне даже не стыдно, что не устояла.

И все время хочу плакать – только не потому, что мне плохо, а как раз наоборот. Мне хорошо – хорошо, хо-ро-шо! Наверное, только с ним. Больше ни с кем.

Я легко провела пальцем по шраму на подбородке – он почти совсем перестал выделяться, разве что был чуть бледнее основного оттенка кожи. Досталось ему по жизни, пожалуй, даже мне далеко.