Клятва вечной любви - Володарская Ольга

– И никто не может этого подтвердить?

Шура отрицательно покачала головой. Конечно, никто, ведь она специально скрылась от посторонних глаз, чтобы спокойно поплакать. Стаса давно не видела, вроде бы подзабыла, поуспокоилась, поостыла, а оказалось, чувства только дремали. Теперь проснулись и не давали покоя…

– Плохо дело, – вздохнул он. – У всех у нас плохо…

– И у тебя? – встрепенулась Шура.

– А ты думаешь, я вне подозрения?

– Разве нет?

– Конечно, нет. Я все ж таки основной наследник. Кроме того, ни для кого не секрет, что в последнее время мы с отцом не ладили. А самое главное – и у меня алиби нет. С восьми до половины девятого я просидел на лестнице, ведущей в радиорубку.

– Что ты там делал?

– Курил и думал…

Стас не сдержался – бросил взгляд на Веру. Шура заметила и помрачнела. Что ж, понятно, о ком он думал. Конечно, не о ней, а о Вере. В то время как Шура лила слезы по Стасу, сам он грустил о тех временах, когда они с Чайкой…

– У меня предложение, – громко сказала Вера. – Так как все мы заинтересованы в том, чтобы убийца был поскорее найден, давайте попробуем если не сами его вычислить, то хотя бы помочь следствию информацией.

– Мысль хорошая, – заметил Стас. – Мне она тоже пришла в голову, только я, убей, не знаю, с чего начать.

– У тебя есть знакомые в милиции?

Немного подумав, Стас ответил:

– Найдутся.

– Нам нужны материалы дела. Все, что есть. Их можно добыть?

– За деньги, по-моему, возможно все.

– Тогда отлично. С деньгами проблем не будет, я дам сколько потребуется.

– Да я вроде и сам не бедствую, – проворчал Стас. – Я прямо сейчас сделаю звонок… – Он вытащил мобильник.

– А не поздно? – обеспокоилась Шура. – Неудобно людей в такой час беспокоить…

– Я хочу обратиться к приятелю отца, который четверть часа назад сообщил мне о завещании. Не думаю, что он уже спит.

– Он что, милиционер?

– Нет, адвокат, – ответил Стас, а затем проговорил в трубку: – Андрей Саныч, извините за беспокойство, но вы сами предлагали помощь… Да, она мне нужна. Но это касается не завещания… – Тут Стас сделал паузу и обеспокоенно спросил: – Я точно не помешал? Слышу женский голос… Вы не один?

Дальнейших его слов девушки не услышали, поскольку Стас вышел в прихожую и вел разговор там.

Пока он беседовал с адвокатом, Шура с Верой сидели молча. Первая без слов разлила коньяк, вторая взяла свою стопку и опрокинула ее в рот. Шура сразу же последовала примеру подруги. А тут и Стас вернулся.

– Андрей Александрович обещал сделать все возможное, – сообщил он, усаживаясь на табурет. – Но результаты будут только завтра.

– Понятно, – кивнула Вера. – И у меня есть еще одно предложение: осмотреть дом Виктора Сергеевича, и в частности его кабинет. Возможно, именно там мы найдем хоть какой-то намек на то, за что его убили. А главное – кто его убил.

– А разве милиция этого не сделала? – поинтересовалась Шура.

– Пока нет, – ответил Стас. – Иначе мне бы сообщили охранники.

– Тогда поехали! – воскликнула Вера и резко встала. – Прямо сейчас.

– Хорошо, поедем.

– А мы уместимся втроем на мотоцикле?

– Шура, тебе, наверное, лучше дома остаться. У тебя ж ребенок. Разве можно девочку одну оставить?

– Почему нет? – растерянно протянула Одинец.

– Потому что вокруг дома алкашня шляется. А вдруг кто-то из них в квартиру вопрется? В лучшем случае напугают ребенка до полусмерти, а в худшем… Сама понимаешь! – И Стас решительно подвел итог: – В общем, иди к дочке, а мы поехали. Завтра увидимся, пока!

И он двинул в прихожую. Вера, бросив Шуре беззвучное «Пока», последовала за ним. Одинец проводила бывших одноклассников потерянным взглядом, а когда за ними захлопнулась дверь, обессиленно опустилась на табурет и беспомощно заплакала. В который уже раз за последние сутки!

У Шуры был день рождения – ей исполнилось двадцать два года. По этому случаю родители напились уже в десять утра и теперь, в три часа дня, валялись на полу террасы. Да и сама именинница тоже приняла на грудь. Вчера к ней с двумя бутылками портвейна «Кавказ» и тортом заявился бывший одноклассник Петька, который, оказывается, помнил об ее дне рождения. Они осилили одну «бомбу» и половину торта, а потом улеглись на продавленную койку и занялись сексом, так что Шуре было чем сегодня отпраздновать знаменательное событие.

В последнее время она стала много пить. И курила одну сигарету за другой. А партнеров меняла так часто, что, если б надумала сосчитать, сколько их было хотя бы за год, запуталась бы. Да и не смогла бы вспомнить всех, потому что некоторые оказывались в ее постели, когда она была очень пьяна, а ускользали до того, как Шура трезвела.

Она по-прежнему работала уборщицей, но тех грошей, которые зарабатывала, не хватало даже на дешевые вещи, только на еду. Да еще сестра угодила в колонию – ей хоть иногда передачки надо было слать. Родители, понятное дело, об этой обязанности даже не вспоминали. Приходилось Шуре изворачиваться и выкраивать из своей копеечной зарплаты средства на посылки. Поэтому одевалась она, как пугало: во все старое, линялое, вышедшее из моды. Приличным в ее гардеробе было только платье-сарафан из джинсовой ткани (одна женщина с работы отдала из-за того, что оно порвалось на видном месте, а Шура закрыла дырку вышивкой, и стало незаметно), которое она сегодня и надела. День рождения как-никак!

Налив в единственный целый фужер остатки портвейна, Шура разместилась с ним на крылечке и стала раздумывать, как отметить праздник. Варианта было три: остаться дома, пойти на речку или в гости. Но дома – пьяные родители, которые вот-вот проснутся, на речку ее Васька звал, но от него, кроме бутылки пива, ничего не дождешься, а в гости – к Кольке Косому. Ему было уже двадцать пять, но он все оставался девственником, ни одна девушка с ним спать не хотела, вот он и решил к Шуре подкатиться. Короче, все три варианта были никуда не годными, и от этого приподнятое было портвейном настроение начало стремительно падать.

Когда на дне фужера остались последние капли вина, а в душе – лишь надежды, Шура увидела, как к калитке подходит девушка. Невысокая, худенькая, белокурая. Одета – великолепно. Вроде бы просто: в джинсы, футболку и курточку, но Шура сразу поняла, что все вещи фирменные и очень дорогие. Еще у незнакомки была классная прическа, похожая на каре с густой, до глаз челкой, а затылок выбрит замысловатым узором (это стало видно, когда девушка обернулась, чтобы закрыть за собой калитку).

– Вы к кому? – спросила ее Шура.

– К тебе, – ответила девушка с улыбкой. – Не узнаешь?

Шура прищурилась. Лицо нежданной гостьи показалось смутно знакомым, но Одинец решила, что она просто похожа на какую-нибудь журнальную красотку. Уж очень эффектная: темно-карие глаза, четкие брови, маленький нос и небольшой, но пухлый рот, подчеркнутый яркой помадой.

– Шур, ну ты что? – со знакомой интонацией проговорила девушка. – Это же я, Вера!

Шура недоверчиво нахмурилась. Вера в ее жизни была одна – Чайка, но она давно уехала из города. К тому же та Вера была настолько дурна собой, что…

– Да, да, это я, – рассмеялась Вера, – та самая Чайка!

– Не может быть, – только и смогла выговорить Шура.

Вера вновь залилась смехом и, порывисто подавшись вперед, обняла школьную подругу.

– Поздравляю с днем рождения! – Она вынула из сумочки перевязанную шелковой ленточкой коробку. – Я помню, тебе нравились духи нашей директрисы. У нее был «Пуазон». Надеюсь, твой вкус не изменился… – Вера протянула духи Шуре. – Это тебе!

– Спасибо, – счастливо улыбнулась Одинец. Духов ей никогда не дарили. Да ей, собственно, вообще ничего не дарили, ведь вино и сигареты не в счет, как и дежурные гвоздики на 8 Марта всем женщинам ЖЭКа.

– Ты совсем не изменилась! – сказала Вера. – Я тебя помню именно такой.

– Зато ты… – У Шуры не нашлось слов, чтобы передать свои эмоции.

– Я старалась, – усмехнулась та.

На самом деле Вера не просто старалась – она из кожи вон лезла, чтобы измениться. Причем не только внешне…

Когда тетка увезла ее в другой город, то первые две недели девочка не выходила из дома. Тетя Катя пропадала все дни на работе, а Вера сидела в квартире, выбираясь подышать только на балкон. А когда опекунша спрашивала у нее, ходила ли она гулять, врала, что да. Но лету пришел конец, и Вера больше не могла оставаться дома, нужно было идти в школу.

Первого сентября она ждала, как Судного дня. И не зря! Уже на линейке к ней начали цепляться и нарекли ее Медузой (получше, чем Опарыш, но тоже мало приятного). Вера понимала, что если так пойдет дальше, то уже к концу недели она превратится в главного школьного аутсайдера. А коль защищать ее теперь некому, то надо придумывать что-то самой. Да только что? Отвечать хамством на хамство? Огрызаться в ответ? Лезть в драку? Но ничего этого Вера делать не умела, да и не хотела учиться. Она же не хамка и не драчунья, просто девочка, не похожая на остальных.