Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена

– Хорошо… – Старуха немного подумала. – Тогда вот что: после завтрака познакомлю вас со своим хозяйством, все покажу и расскажу. А там и дело каждому из вас найдется.

Маша поймала взгляд Бориса Ярошкевича. Он смотрел на нее и ухмылялся с таким видом, как будто знал что-то, скрытое от Маши. Незаметно от остальных поднял ладонь, приложил ее к своей щеке и сделал вид, будто голова его мотнулась в сторону.

«Оплеуху он мне не простит, – поняла Маша. – Будет пакостить на каждом шагу».

Она отвела глаза от Ярошкевича и вдруг заметила, что один человек все же наблюдал за его пантомимой: Матвей Олейников.

…………………………………………………

Борис Ярошкевич не любил читать книги. Его сугубо практический ум не находил пищи ни в приключенческих романах Жюля Верна, ни в расследованиях Шерлока Холмса, ни в похождениях капитана Блада. Мать заставила его прочитать Джеральда Даррелла, полагая, что веселые истории о животных должны понравиться подростку. Борис дочитал книгу до середины, пришел к матери и мрачно поинтересовался:

– Мам, этот мужик, Даррелл, он правда занимался животными?

– Правда, – подтвердила обрадованная Раиса, решив, что сын наконец-то нашел, чем увлечься. – Все его книги автобиографические.

– Во идиот, – констатировал Борис. – Делать больше нечего было?

И вернул книгу матери, сказав, что кретинов и в жизни хватает, чтобы еще и в книгах про них читать.

Но как-то раз на отдыхе ему попалась книжонка, детектив Агаты Кристи, которую от скуки он прочел от корки до корки. И там наткнулся на слова, которые запомнились Ярошкевичу на всю жизнь. «Прилив бывает и в делах людей. Прилив, который, если не упустишь, к богатству приведет».

Он даже не обратил внимания, что фраза принадлежала Шекспиру. Какая разница, кто это сказал? Главное – кто прочитал! А прочитал он, Борис Ярошкевич, и понял, что к нему высказывание подходит, как костюм, сшитый хорошим портным.

С детства в Боре сидела глубокая убежденность: мужское занятие должно приносить деньги. Если не приносит, ты неудачник и ничтожество. Даррелл был неудачник, потому что растратил впустую талант зверолова, а его зоопарк особой прибыли не приносил. А мог бы добывать шкуры редких зверей и жить припеваючи.

Врачей, учителей, ученых и прочих идейных Борис Ярошкевич считал обслуживающим персоналом. Художников, поэтов, музыкантов и вообще творческих личностей – паразитами. Но если встречал врача, заработавшего имя и деньги своими операциями, относился к нему уважительно. И не побрезговал бы пожать руку художнику, чьи картины хорошо продавались.

Для Бориса Ярошкевича главным и единственным мерилом смысла деятельности был доход. Книжка Агаты Кристи, прочитанная в восемнадцать лет, помогла ему дойти до важной мысли: прилива ждать нельзя, иначе можно всю жизнь просидеть на берегу моря. А вдруг случится один-единственный, и ты проспишь его? Нет, приливную волну нужно устроить своими руками. И не одну, а много! Какая-нибудь обязательно вынесет его к богатству.

Раиса Ярошкевич была замужем всего три месяца. Муж погиб в автомобильной аварии. На память Раисе осталась лишь свадебная фотография и фамилия Ярошкевич. Завести ребенка супруги не успели.

Она родила в тридцать восемь лет от случайно встреченного мужчины, который больше не появлялся в ее жизни. Для сына мать придумала романтическую балладу о моряке, который должен был вернуться, чтобы жениться на ней, но разбился с кораблем у мыса Доброй Надежды. Но к пятнадцати годам Борис догадался, что его пичкают выдумками, и потребовал назвать имя отца.

Раиса решила, что Боря уже достаточно большой, чтобы знать правду.

В ее жизни не было поступка, о котором она пожалела бы так же сильно. Потому что сын-подросток, выслушав рассказ, посмотрел на мать с плохо скрываемым презрением и спросил:

– Выходит, ты даже папашу нормального не смогла мне выбрать? Такого, который хотя бы алименты нам платил?

Несколько секунд Раиса не могла выговорить ни слова. Она ожидала чего угодно – сочувствия, огорчения, слез – но только не холодного пренебрежения.

Сын отвернулся к окну, и женщина собралась с силами.

– Боря, я не думала об алиментах. Пойми, мне было тридцать восемь лет. Я страшно боялась, что время уйдет и я не успею родить ребенка. Но, к счастью, я успела. – Она просительно улыбнулась. – Тебя.

Но Боря не растрогался. Пожал плечами, не поворачиваясь к ней:

– Значит, ты поздно очнулась. Ждала до последнего, а потом схватилась за первого попавшегося… Большое достижение!

– Не смей так говорить! – вспыхнула Раиса. – Я твоя мать!

– Мать, – признал Борис, как ей показалось, с неохотой. – Ладно, закрыли тему. Я все понял.

И ушел.

Несчастная Раиса, оставшись одна, расплакалась. Она пыталась убедить себя, что у мальчика кризис подросткового возраста, что он расстроился из-за ее рассказа и вылил раздражение на мать… Что он ее любит, просто редко выражает свои чувства. Но тоска, глухая, съедающая душу тоска никуда не уходила.

Раиса включила радио, чтобы заглушить страшноватую тишину, воцарившуюся в доме после ухода сына. Пела Вероника Долина. Этой песни Раиса прежде не слышала.

Раиса спохватилась и выключила проклятое радио, но песня уже прозвучала. Слова вертелись в голове, как заевшая пластинка: «та качает свое хищное дитя»…

Про нее было спето, про Раису. Это она – зайчиха: маленькая, серенькая, хвостик дрожит от страха. А родила волчонка. Как такое вышло? Теперь не разобраться. И не сделаешь ничего: волчонок подросший, уже и зубы начал показывать. Ничего ей не исправить, и зря она утешала себя. Поздно утешать.

Раиса уронила голову на руки и снова заплакала.

В девятнадцать лет Борис Ярошкевич решил основать свой бизнес. Не хватало только первоначального капитала.

Борис обшарил весь дом в поисках вещи, которую можно было бы продать за большие деньги. Но ничего не нашлось, кроме старенького золотого кольца матери. Он прикинул стоимость кольца и вернул на место: дешевка.

Начинать с мелочей не хотелось, душа требовала размаха. И тогда Борис отправился к деду.

Николай Михайлович Олейников был очень стар. Две дочери не оправдали его надежд: одна вышла замуж за полное ничтожество, другая и вовсе сподобилась родить без мужа. Жалкие, жалкие бабы! Эх, был бы у него сын… Одно время Николай Михайлович с надеждой посматривал в сторону подрастающего Иннокентия, сына младшей дочери. Но когда тот вырос, стало ясно: не мужчина, а какое-то недоразумение. Длинный, вихлястый, с бородкой… И одни женщины на уме. Тьфу!

Николаю Михайловичу было очень любопытно, каким растет другой внук, Борис. Но девятнадцать лет назад, когда Раиса сообщила ему, что ждет ребенка, он наговорил ей такого, что дочь ушла и больше никогда не звонила отцу. «И на что она обиделась? – размышлял старый Олейников. – Сказал, что дура? Так это чистая правда, и обижаться не на что. Нехорошим словом назвал? Чего не скажешь под горячую руку. Отправил ее избавиться от ублюдка, не позориться перед людьми? Но ведь не избавилась же. Родила, вырастила… И не звонит уже двадцать лет, не хочет узнать, как ее старый отец поживает. Дрянь такая!»

Восемь лет назад Николай Михайлович позвонил Раисе сам. Он только что выписался из больницы после операции, и врач предупредил, что восстанавливаться Олейникову не меньше месяца. Старик рассудил, что ему понадобится помощь: убраться, приготовить еду, сходить в магазин… Кто лучше годился на эту роль, чем тихая послушная Раиса? Конечно, когда-то он очень сердился на нее за то, что она родила, не посоветовавшись с ним, но это дело давнее. Теперь он ее простил.

Олейников позвонил старшей дочери и бодрым голосом начал излагать свое дело. Как будто не было ни их последнего разговора, ни двенадцати лет молчания… Раиса послушала пять минут – и повесила трубку.

Николай Михайлович опешил. Он перезвонил и злобно осведомился, с какой стати его родная дочь не хочет с ним разговаривать? Что она вообще себе…

Раиса снова бросила трубку. Ни слова не возразила. Он слушал сначала ее молчание – а потом только короткие гудки.

Третий раз Николай Михайлович перезванивать не стал. Его трясло от ярости.

Пришлось на два месяца нанять приходящую женщину, которая помогала по хозяйству. Каждый раз, когда Олейников глядел на нее, ему вспоминались короткие гудки в телефоне, и кровь ударяла в голову.