Печальный демон Голливуда - Литвиновы Анна и Сергей

Едва он вошел в квартиру – сразу она, в коридоре еще, посмотрела на него эдак вызывающе, положила руку на плечо. Тут уж любой нормальный мужик обнимет обязательно за талию, постарается поцеловать. Алена на поцелуй ответила, губы ее оказались сладкими…

Потом, когда все случилось первый раз, слишком торопливо, наспех, они пили чай на кухне, и Челышев все пытался подыскать тему для разговора. Не получалось. Девушка отвечала односложно. Разве что оживилась, когда стали обсуждать преимущества холодильника «Миле» над «Бошем» и «Индезитом», – Алена два года в магазине бытовой техники проработала и разбиралась в этом. Достойная, нечего сказать, тема для беседы после самой близкой близости.

Нет-нет, Аленка поглядывала на него, как натуралист на бабочку, будто на новый, интересный экземпляр, неожиданно попавший в ее сети. И она, допив чай, видимо, сочла, что лучший разговор – это секс, и плюхнулась к Арсению на колени. Поласкала его, затем увела в койку. Теперь уж все было тягуче, с чувством, задыханием, потом, расстановкой. И только после, когда он отвалился и приходил в себя, она сказала: «Это тебе аванс. Там, на кухне, компьютер, в нем на рабочем столе – реферат. Откорректи… То есть отредактируешь?» И – немедленно уснула.

Значит, был все-таки реферат. «А может, – подумалось ему, – причина секса в том, что девчонка – из тех нетребовательных и распущенных особ, которые привыкли (их приучили?) любую услугу, даже самую ничтожную, оплачивать постелью? Кто знает…»

Арсений был удовлетворен физически, и даже опустошен. А морально разочарован. Да – у Аленки молодое тело. Упругие грудки и попка. Довольно искусная сексуальная техника (когда успела научиться?). Но как-то без души все происходило, без любви, без слов, без разговоров и даже, кажется, без особой страсти. Насколько было бы лучше, если б вместо нее здесь вдруг оказалась Настя. Да – далеко уже не молодая. Да – с парой кило лишнего веса. Да – с морщинками у глаз и (увы) целлюлитом. Зато – своя, родная, милая. Любимая.

Челышев отогнал мысли о Настене. «Ладно, сейчас откорректирую (как Алена говорит) реферат, раз позвали, да ускользну домой. Как раз и метро откроется».

Три часа ночи, квартал спит. Старые дома (говорят, их еще пленные немцы строили) напоминают – своим серым кирпичом, переплетом окон, козырьками над подъездом – те времена, когда они точно в таком же хаусе жили с Настей, еще не женатые, в самые первые месяцы. Ох, вернуть бы то счастливое время. Но Сеню безвозвратно забрали из той квартиры – в тюрьму. А Настя ушла к Эжену.

А потом, когда Арсения освободили и они с ней снова обрели друг друга, было уже не совсем то и не совсем так. К всепоглощающей, ослепительной любви добавилась ревность. И мысль о тех, других. С кем успели побывать он и она. Настя – с Эженом. Он – с Миленой. Никто никого и ничего не забывал. Это было похоже на изгнание из рая.

И тут, на чужой кухне, на Арсения сразу и стыд нахлынул, и раскаяние, что он зачем-то Настене изменил. Но и радость появилась, что он ей отомстил за Эжена и тех других, которые, наверное, у нее были. Чтобы долго не раздумывать, не самоедствовать, он уселся за компьютер. Аленка даже ни разу не намекнула на деньги, подарки. Ничего, кроме реферата, не просила. Надо ж хоть что-то для нее сделать, решил Челышев.

Реферат действительно имелся – шестнадцать страниц, довольно ничтожно и суконно написанных. Челышев чисто формально отредактировал его – так, чтоб преподы не узнали и не придрались. Потом решил зайти в Сеть. Иконка уверенного приема беспроводного подключения светилась. И пароля никакого не потребовалось.

И первое, что он увидел, открыв главную страницу, заголовок: «Российский мультик выдвинут на «Оскар!» Он щелкнул курсором и прочитал подробности: «В пять часов утра по московскому времени в Лос-Анджелесе объявили номинации на «Оскар» нынешнего года. Впервые за несколько лет среди них – российская картина. Это короткометражный анимационный фильм «Воздушные змеи», снятый по известной одноименной детской книге современного российского писателя Арсения Челышева. Продюсером и режиссером ленты стал Петр Саркисов. И хотя в своей номинации российский мультик поборется с такими работами, как фильм производства Би-би-си «Груффало» и короткометражкой «День и ночь», снятой на студии «Пиксар», эксперты считают, что у наших аниматоров есть неплохие шансы на конечный успех».

Претендент на «Оскар» откинулся на спинку кресла и удовлетворенно потянулся. «Как-то все удачно сошлось один к одному… А женщины странные существа, – вдруг подумалось ему. – Мы, мужики, еще не знаем ничего – а они уже чувствуют. Может, Аленка потому ко мне прибилась, что раньше других почуяла исходящий от меня аромат победы?.. Что ж, надо поскорее скакать домой. Постараться выспаться. А то ведь завтра наверняка журналисты начнут звонить. И может, издатели. И продюсеры».

Он поцеловал Алену, разбудил. Сказал: «Закрой за мной». Не удержался, чтоб не похвастаться: «А меня на «Оскар» выдвинули». – «Вау», – довольно равнодушно сказала она.

Она провалялась в гостинице весь следующий день. Даже подумывать стала: а может, ее сегодняшняя слабость – начало конца? И ей суждено расстаться с жизнью в том городе, где она ее обрела?

Однако нет – пока Бог миловал. Силы стали постепенно прибывать. И на второй день Ирина Егоровна вышла на улицу. Она ни в Америке, ни раньше, в России, ни малейшей ностальгии по городу своего детства не испытывала. Никогда не любила Южнороссийск. Старалась здесь без крайней необходимости не бывать. А если вдруг забрасывала сюда судьба, стремилась убраться из него как можно быстрее.

Ирина ненавидела город сначала безотчетно, неизвестно за что. Потом, когда приемный отец Егор Ильич раскрыл ей глаза на тайну ее рождения, поняла. В Южнороссийске она явилась в мир – однако далеко не в самых благоприятных условиях. Здесь ее отобрали от матери, бросили в детдом. Ирина, конечно, не помнила ничего из столь далекого прошлого. Терялись в тумане даже те первые годы, что прожила в городе в обретенной семье Капитоновых. На подсознательном уровне южный город ее тяготил.

Но теперь – вот ведь удивительно! – Капитоновой-старшей Южнороссийск вдруг понравился. Многое она тут не узнавала, неизменным осталось, пожалуй, только море. И ветер. Однако и широченная набережная, продуваемая всеми ветрами, и фонтан, высокие струи которого сдувал норд-ост, и стоящий у пирса военный корабль, подкрашенный и молодящийся, – все это нынче вдохновляло Ирину Егоровну, подзаряжало ее. А может, главное заключалось в том, что каждый день она теперь встречала мыслью: «Все, что я увижу сегодня, – может быть, вижу в последний раз. И море с его злыми барашками, и эти разнокалиберные пароходы у причальных стенок, тамариск, изгибающийся под ветром… И может, никогда больше не почувствую на своих щеках соль мелких морских брызг, что долетают с моря. Долетают – даже через несколько десятков метров пустой набережной…» Мысли об этом были грустны, но грусть казалась светлой. И еще хотелось жадно впитывать в себя каждую черточку окружающего мира, наслаждаться всеми его вещественными проявлениями: касаниями, светом, запахом, звуком.

Сегодня Ирине Егоровне предстояла встреча, к которой она давно внутренне готовилась. С того момента, как затеяла переписку с местным городским архивом – от лица бывшей советской гражданки. Письма из России приходили ей на абонентский почтовый ящик, втайне от Эжена. Если б он знал, наверняка велел бы немедленно прекратить сношения с бывшей родиной.

Когда Ира только начинала переписку, в успех она не верила. Думала: почему бы не рискнуть? Все равно ничего не получится. А в итоге – получилось. То ли сотрудники южнороссийского городского архива питали прежний, перестроечный пиетет к Америке, то ли просто повезло – ей неожиданно ответили. Вскоре завязалась переписка – а потом, спустя многомесячное ожидание, Ира получила в своем американском городке искомый адрес. И сейчас она собиралась по нему отправиться.

Судя по адресу: улица Сакко и Ванцетти, сто пятьдесят четыре, без всякого номера квартиры, – ей предстоит визит в частный дом. Ира еще за границей припомнила географию города: плоская центральная часть, расположенная вокруг бухты, была застроена многоквартирными домами и учреждениями. А вверх, в гору, уходили крутые улочки, уставленные одноэтажными домиками. Жизнь там шла скорее сельская, брехали собаки, и пели петухи.

Ирина шла по улице имени Сакко и Ванцетти и думала: «Какие революционные вихри занесли американцев итальянского происхождения в российский город?» Название напомнило ей о Неаполе, там дома так же карабкаются в гору, а море с каждым шагом открывается все шире и шире. Затем вспомнилась Барселона. И ставший почти родным Сан-Франциско.