Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена

Лена так и не смогла полюбить племянника. Если бы мальчик был ласковым, то она бы оттаяла, но Игорь был хитрым, изворотливым, злобным крысенком, который отлично умел кусаться, прятаться и убегать. Эти умения он отточил в предыдущей детдомовской жизни до совершенства. Он крал еду, сбегал из дома на несколько дней, и Лена пару раз всерьез задумывалась о том, чтобы вернуть племянника обратно. Останавливал ее лишь страх перед осуждением соседей.

Так они и жили – в состоянии глухой войны, с трудом вынося друг друга.

В школе Игоря тоже не любили. Он был чужой, неприятный и «какой-то скользкий», как выразилась однажды Лера Осьмина, самая красивая девочка в классе. С ним никто не дружил, и сам он не делал попыток сблизиться с ребятами, предпочитая тихо пакостить тем, от кого нельзя было получить сдачи.

Игорь ненавидел одноклассников. Его не оставляло ощущение, что каждый из них по чуть-чуть обобрал его. У Верки Симоновой была обаятельная мать, приветливо улыбавшаяся Савушкину при встрече. Игорь ненавидел и ее за эту улыбку, за то, что она не его мать, а рыжей дуры Симоновой. У отличника Кости Бойко имелись бабушки-дедушки и даже отец, и зеленый велосипед, и еще какие-то сокровища, которых никогда не видать Игорю Савушкину. И Савушкин пылко, всей душой ненавидел Костю, а с ним и его толстых родственников. Одноклассников по вечерам ждали любящие родители, а его – мрачная тетка, похожая на колоду.

Это было несправедливо.

Чтобы восстановить справедливость, в восьмом классе Игорь начал рисовать. Мысленно он становился властелином мира и расправлялся со всеми, кто смел своей счастливой жизнью омрачать его существование. В тетради выстраивались в ряд виселицы, на которых болтались и Верка Симонова, и ее грудастая мамаша, и Костя, и Вадик Лебеденко, и спортсмен Никифоров, и голубоглазая хохотушка Осьмина, и все-все-все.

Фантазии Игоря не отличались разнообразием: он либо вешал одноклассников, в подробностях выписывая детали, либо казнил на плахе. Отрубленные головы рисовал в углу тетрадного листка, громоздя из них башню, как из капустных кочанов. И с лица его не сходила улыбка, когда он подписывал для ясности, где чье тело и где голова.

Конец его фантазиям был положен самым грубым образом: Венька Никифоров подстерег Савушкина в тот момент, когда Игорь был целиком поглощен своим творчеством, и выхватил у него изрисованную тетрадь. Заверещав во все горло, Игорь метнулся за ним, но тетрадь уже перелетела к Осьминой, и та, наморщив носик, открыла ее.

– Вы только посмотрите, какая гадость… – брезгливо проговорила она, перелистав страницы.

Леру окружили со всех сторон, тетрадь пошла по рукам. Сначала все шумели и посмеивались, но очень быстро в классе воцарилась тишина. Эти благополучные подростки первый раз столкнулись с такой жгучей, болезненной ненавистью. Они и прежде интуитивно сторонились Савушкина, но теперь их неясные ощущения получили пугающее в своей откровенности подтверждение.

– Отдайте, – прохрипел Игорь, которого спортсмен Никифоров крепко держал за руки.

– Отдайте ему, – вдруг звонко сказала Лера. – Да отдайте же!

Тетрадь оказалась у нее в руках, и она подошла к Савушкину. Лицо у нее было такое, что Игорь понял: Осьмина сейчас его ударит. И обрадовался. Это поставило бы их на одну ступень, низвело бы первую красавицу класса до положения его, парии.

Но Лера не ударила. Она положила тетрадь на край парты, несколько секунд не сводила с Игоря голубых глаз, а затем приказала Никифорову:

– Веня, отпусти его! Пусть ползет…

И ушла.

Они все ушли, оставив его наедине с тетрадью.

Если бы Игорь мог, он бросился бы за ними… Но что потом? Напасть? Успеть укусить кого-то одного и удрать? Все это было слишком мелко и не соответствовало накалу его ярости. Главное – он хотел выйти сухим из воды, остаться победителем, поэтому драка со всеми обидчиками сразу не устраивала Игоря.

Выйти сухим из воды… Остаться победителем…

И тут Савушкин задумался.

Жуткое варево из злобы, зависти, уязвленного самолюбия и чего-то еще, чему не было названия, бродило в его душе. Игорь вспоминал презрительный взгляд Осьминой, и его бросало то в жар, то в холод. Она еще пожалеет, что смеялась над ним. Они все пожалеют!

К концу недели в голове Савушкина созрел план.

Неподалеку от школы была заброшенная стройка. Игорь знал, что после уроков компания его одноклассников во главе с Осьминой и Никифоровым удирает туда, чтобы спокойно покурить, не рискуя попасться на глаза взрослым.

Два дня подряд Савушкин исследовал стройку, прячась по темным углам, если слышал голоса.

На третий день он отправился следом за компанией.

Игорю не составило труда проследить за ними. Он бесшумно забрался на этаж выше и, лежа на стене, смотрел сверху вниз, готовый в любой момент отпрянуть назад.

Но никто не поднял головы.

Савушкин дождался, когда ребята разбредутся по стройке. Это было что-то вроде игры: поиск укромных уголков. Никифоров с приятелями оказался в одной части стройки, Осьмина – в другом. Пока все складывалось даже удачнее, чем мог надеяться Савушкин.

Стоял май, и сквозь крошащиеся кирпичи пробивалась трава. Игорь вырвал несколько пучков и посыпал сверху на Леру.

– Ой! – Осьмина вскинула глаза, но он успел присесть. – Венька, это ты?

Девочка взбежала вверх по осыпающейся лестнице. Теперь они оба были на третьем этаже, только Игорь прятался за углом. Над ними оставался только один этаж, четвертый, наполовину обвалившийся.

По выступающим кирпичам Савушкин проворно взобрался на самый верх. Услышав шуршание, Лера пошла на звук, осторожно ступая по узкой стене.

Игорь дождался, когда она окажется под ним, спрыгнул вниз, оказавшись у Осьминой за спиной…

И с силой толкнул ее вниз.

Все случилось в точности так, как он рассчитал: Лера вскрикнула и свалилась со стены, не успев даже взмахнуть руками. Под ними было три пролета и пол, усыпанный битыми кирпичами. Савушкин видел, как она упала на бок и больше не шевелилась.

Тогда с ловкостью паука он полез вниз по стенам, цепляясь за выступы. Бежать по всем этажам было бы слишком долго, к тому же его обязательно заметили бы.

Спрыгнув вниз, Игорь подкрался к Осьминой, лег рядом с ней и заглянул в глаза, из которых уходила жизнь. В темноте они казались не голубыми, а синими. Лера смотрела на него, и он знал, что она его видит.

Еще несколько секунд – и он почувствовал, что лежащей рядом девочки больше нет.

Тогда Савушкин вскочил, ногой расшвырял кирпичи в том месте, где он лежал, отряхнулся и бесшумно пошел прочь, прижимаясь к стенам. Он заранее подготовил путь для отступления, изучил маршрут, и потому выбрался со стройки незамеченным.

Через двадцать минут он был уже дома.

Игорь не чувствовал ни раскаяния, ни страха – только удовлетворение от сделанного. Все получилось, как он задумал. Больше всего Савушкина радовало, что перед смертью Осьмина видела его лицо. Это придавало законченность всему замыслу.

Его никто не заподозрил: все решили, что произошел несчастный случай. Настроение в классе царило самое подавленное. Венька Никифоров, придурок, после похорон Осьминой пытался повеситься, но что-то у него не получилось – кажется, мать вернулась с работы раньше времени. Савушкин тихо торжествовал и посмеивался. На похороны он не пошел – неинтересно.

После убийства он почувствовал себя другим человеком – сильным, удачливым, как опытный охотник. Даже его тетя почувствовала это и стала обращаться с племянником осторожнее. Иногда по ночам она просыпалась в страхе: ей казалось, что Игорь подкрался к ней и смотрит на нее, не мигая.

Но Савушкин крепко спал в своей постели, и до тетки Лены ему не было никакого дела.

Закончив техникум и отслужив в армии, он уехал в Москву, где быстро подвернулся Дымову. А уж тот не упустил такого ценного человека.

Со временем Игорь Савушкин забыл всех своих одноклассников. Только одно воспоминание сохранилось свежим в его памяти, как будто все случилось только вчера: стройка, вскрик, падающая фигурка – и синие глаза, глядящие на него с разбитого в кровь лица.

Игорь любил это воспоминание.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Некоторое время салон жил обычной жизнью. Но Майя, входя по утрам в магазин, чувствовала, как напряжен Моня, как неестественно он шутит и улыбается через силу. Почти всех клиентов теперь обслуживал Яша. Некоторые посетители пугались его, глядели с недоверием – и Майя всегда приходила племяннику Вермана на помощь. Пальцы у нее были ухоженные, правильные: длинные, с аккуратным маникюром, но без лака. Увидев Майю, клиенты успокаивались и обращали внимание на украшения, а не на солнечную Яшину шевелюру.

Снаружи, неподалеку от салона, обосновалась серая машина с заляпанными грязью номерами. Когда Майя заметила ее и сказала Моне, тот невесело усмехнулся:

– Хрящ нас не оставляет без внимания. Думаешь, наши друзья только здесь дежурят? Возле моего дома тоже выставлен караул. Бдит Николаша, следит, чтобы мы не утекли.