Мера отчаяния - Леон Донна

Сколько раз еще повторять одно и то же?

— А каково ваше мнение касательно этого преступления?

— У меня нет никакого мнения, — отрезал Брунетти. «А если и есть, — добавил он про себя, — то уж прессе я его сообщать точно не намерен».

— Я нахожу это весьма странным, — сказал Лембо и, чуть помедлив, закончил фразу: — комиссар, — словно это обращение должно было развязать Брунетти язык.

— Ничем не могу вам помочь, — произнес комиссар и завершил разговор: — Если у вас нет больше вопросов, синьор Лембо, желаю вам всего хорошего. — Он положил трубку, достаточно долго ждал, пока линия освободится, снова снял трубку и набрал номер оператора. — На сегодня — больше никаких входящих звонков!

Затем Брунетти связался со служащим архива и назвал ему фамилию подозреваемого из Амстердама, попросив проверить, привлекался ли тот раньше, и, если да, срочно связаться с голландской полицией. Он приготовился выслушать протесты — мол, объем работы у сотрудников архива настолько велик, что они и дышать-то не успевают! — однако ошибся: ему обещали сделать нужную выписку после полудня и подтвердили, что вышеупомянутое лицо действительно ранее привлекалось к суду.

Остаток утра Брунетти отвечал на письма и строчил отчеты по двум делам, которые на тот момент вел и ни в одном из которых не достиг особого успеха.

В начале второго он встал из-за стола, вышел из кабинета, спустился по лестнице и пересек вестибюль. Дежурного у дверей не оказалось, но в этом не было ничего странного: ведь во время обеденного перерыва все кабинеты обычно закрыты, поэтому посетителей в здание не пускают. Брунетти нажал на кнопку, открывавшую большую стеклянную дверь, и толкнул ее. Холод проник в вестибюль, комиссар поднял воротник, кутая подбородок в плотную ткань пальто. С опущенной головой он вышел на улицу — и попал в самое пекло.

Первым знаком надвигающейся катастрофы послужила резкая вспышка света, потом еще одна и еще. Он упорно глядел в землю и увидел лишь приближающиеся к нему ноги — пять или шесть пар, двигаться дальше стало невозможно, и ему пришлось поднять голову, чтобы посмотреть на преграду.

Пять человек с микрофонами окружили его плотным кольцом. За их спинами плясали еще трое с видеокамерами, нацеленными на него, — красные лампочки ярко горели.

— Комиссар! Правда ли, что вам пришлось арестовать собственную жену?

— Суд состоится? Ваша жена наняла адвоката?

— Как насчет развода? Это правда?

Микрофоны качались перед ним, и Брунетти с трудом подавил в себе гневное желание смести их все рукой. Они застали его врасплох, их голоса звучали все громче и громче, вопросы сыпались один за другим. Он слышал лишь обрывки фраз:

— Тесть… Митри… Свободное предприятие… Помехи осуществлению правосудия…

Он сунул руки в карманы пальто, снова опустил голову и решительно двинулся вперед. Наткнувшись грудью на какого-то журналиста, он все равно продолжал шагать и дважды наступал на чьи-то ноги.

— Вы не можете просто так уйти… Обязательства… Право знать…

Перед ним снова выросла чья-то фигура, но он шел дальше, низко опустив голову, время от времени совершая хитрые маневры, чтобы не отдавить им пальцы. На первом же перекрестке он повернул направо, к Санта-Мария-Формоза. Походка его была ровной и уверенной, он не подавал вида, что спасается бегством. Его схватили за плечо, но он, дернувшись, стряхнул чужую руку — вместе с желанием размазать журналиста по стенке.

Они преследовали его на протяжении нескольких минут, но он не замедлил шага и не обращал внимания на их присутствие. Потом внезапно свернул на узкую калле. Некоторые репортеры, плохо знавшие Венецию, вероятно, испугались темноты переулка, другие отстали — за ним никто не пошел. Добравшись до перекрестка, он повернул налево и двинулся вдоль набережной канала, оглянулся — никого.

Из телефонной будки на кампо Санта-Марина комиссар позвонил домой. Паола сообщила ему, что оператор с камерой обосновался напротив входа в квартиру и трое репортеров долго мешали ей войти, пытаясь взять у нее интервью.

— Значит, я пообедаю где-нибудь в кафе, — сказал он.

— Прости, Гвидо, — проговорила она. — Я не… — Она осеклась, а ему нечего было сказать в ответ на ее молчание.

Да, похоже, она все-таки не представляла всех последствий своего поступка. Очень странно для такой умной женщины, как Паола.