Грустное танго Арлекина - Ольховская Анна

Город наводнен полицией, на помощь присланы опера из соседних городов, улицы, пустыри, свалки, заброшенные дома прочесываются снова и снова, невод закинут мельчайший, не проскочить!

Но пока – никаких результатов. Начальство уже почти уверено, что Карусельщика нет в городе. Его объявили в общероссийский и даже международный розыск, но невод пока не вытягивали.

Потому что на этом настаивал Черепанов. У него не было доказательств, только то самое чутье, оравшее вместе с интуицией, что клоун и тролль – разные люди. И эта же парочка упрямо твердила: Карусельщик не ушел, он здесь, в городе, затаился. Но не испуганно затаился, нет.

У Матвея появилось ощущение, что он чувствует маньяка. За эти недели он думал о Карусельщике постоянно, мучительно, напряженно. И словно дотянулся до него, увидел черный пульсирующий сгусток жестокости и ненависти.

И этот сгусток пульсировал все сильнее, он набухал, наливался тьмой. Что-то питало эту тьму, что-то сильно напрягало и раздражало маньяка, уничтожая остатки разума, накапливая злобу.

И Матвей даже думать боялся, ЧЕМ закончится взрыв.

Но размышлял. Снова и снова перебирая факты, зацепки, мельчайшие детали, на первый взгляд – не имеющие никакого отношения к делу. Черепанов изрисовал различными схемами не один листок, и все они несчастными комочками валялись теперь в мусорном ведре. А некоторые – еще и изорванными в мелкие клочки. Потому что не получалось решить головоломку.

А этой ночью приснился сон. В котором – Матвей точно помнил – разрозненные кусочки мозаики сложились в картину. И картина эта оказалась настолько невероятной, чудовищной, но в то же время – логически правильной, выстроенной, что Черепанов заставил себя проснуться.

И вскочил, готовый бежать, действовать.

Но оказалось, что сон мстительно – а надо было досматривать, а не вскакивать, как подорванный! – самоликвидировался. В голове было пусто, никаких мозаик и картинок.

Лишь гадостное послевкусие – уж больно чудовищной была та картинка, Матвей это точно помнил.

Единственной зацепкой на сегодняшний день оставался интерес тролля к Яне Суровцевой, проходившей свидетельницей по половине случаев. И это было странно по большому счету. Да и по малому счету – тоже.

Если Лену Жаркевич Яна действительно нашла случайно, то Катю Брусникину и Вику Лапковскую девушка знала лично.

Но с клоуном она точно никогда не общалась, опера собрали о Суровцевой максимум информации, опросили всех соседей, знакомых, друзей.

В последнее время она близко общалась с Кириллом Шляппо, внуком соседки, и Дмитрием Сахновским, своим бывшим одноклассником. У Сахновского вообще живет последние дни.

И ни один из них на клоуна не похож, даже если допустить возможность грима. Потому что Кирилл – тощий пацан, а Сахновсий – здоровенный качок.

А клоун – мужик среднего роста и средних же лет.

– Фу ты, елки-палки! – Матвей раздраженно хрустнул карандашом и выбросил обломки в мусорку. – Что за фигня в голову лезет! Тоже, нашел кандидатов в Карусельщики – пацан и коллега! Тем более оба явно неровно дышат к Суровцевой!

В подсознании что-то дернулось, что-то, связанное с его сегодняшним сном. И Матвей уже почти поймал за хвост этого дергуна, когда залился заполошной трелью внутренний телефон.

И дергун, издевательски махнув хвостом, ускользнул обратно в глубину подсознания.

Черепанов сдавленно чертыхнулся и схватил телефонную трубку:

– Да, слушаю!

– Ты чего орешь? – поинтересовалась трубка. – Неужели знаешь уже?

– Что знаю?

– Клоуна нашли.

– Серьезно? Где?

– Ты не радуйся особо.

– Это еще почему?

В предгрозовом сплетении болезненно екнуло.

– Клоун мертв.

– Что?! Пристрелили все-таки, черти! Неужели нельзя было без стрельбы обойтись при задержании! Небось ППС?

– Ты не понял, Матвей. Клоун давно мертв. Недели три, если не больше. Его труп нашли в одном из канализационных люков в промзоне.

– Что-о-о? Так, значит…

В голове внезапно что-то звонко щелкнуло, и Матвей вспомнил.

Вспомнил свой сон.

Пазл сложился.

Если честно, на службу сегодня ехать не хотелось. До нервной почесухи не хотелось. И дело вовсе не в лени или плохом самочувствии: подобные варианты сачкования Дмитрием даже не рассматривались никогда, службу он любил.

Нет, не так, что это за девчачье «любил»! Это просто была его жизнь, а не служба.

Потому что Диме Сахновскому, толстому неуклюжему увальню, стеснительному и замкнутому, выбор профессии помог стать совсем другим человеком.

То, что Димка станет программистом, в классе никто не сомневался: на уроках информатики Сахновский был лучшим. С преподавателем, вечно лохматым тощим очкариком Константином Петровичем (ученики звали его между собой Костиком, уж больно несолидно выглядел недавний выпускник пединститута), Димка почти на равных щебетал на непонятном для остальных языке.

А еще в виртуальном пространстве не имело значения, как ты выглядишь. Толстый ты или тощий, красавец или урод. Димке очень нравился увиденный где-то стишок, вернее, одна его строфа:

Здесь, в виртуале, Димка не был толстым стеснительным увальнем, в социальных сетях у него имелось много друзей, и с девчатами он общался запросто. Но со всеми – исключительно дружески, потому что интересовала его всегда только одна – Яна Суровцева.

В которую толстый мальчик Дима, обладатель смешного коротенького чубчика и роскошного букета, и влюбился с ходу, едва увидел на линейке 1 сентября, где первоклашки впервые знакомились с теми, с кем будут учиться одиннадцать лет.

Наверное, для всех остальных Яна не особо выделялась среди девочек: красивой куколкой, при виде которой экзальтированные мамаши взвизгивают обычно «Боже, какая прелесть!», девочка не была. Худенькая, длинноногая, с двумя тоненькими светлыми косичками, украшенными роскошными белыми бантами, смешливые голубые глаза под ровной челочкой, курносый маленький носик в веснушках – самая обычная девочка.

Но Дима всю линейку украдкой посматривал на эту хохотушку, а когда дети начали вручать принесенные букеты своей учительнице, Сахновский, видя перед собой только белые большие банты, сунул букет удивленно захлопавшей глазами Яне.

Само собой, все над ним посмеялись, мальчишки особенно.

И потом еще какое-то время шпыняли и дразнились, наблюдая, как млеет толстяк возле Янки.

Но очень скоро дразниться надоело, влюбленность Сахновского в Суровцеву стала обычной и привычной. И Яна, конечно, знала, хотя Димка никогда и слова не сказал. Но – надо отдать ей должное, никогда не обижала мальчика насмешками или нарочитым игнором.

А когда Димка – единственный из мальчишек – поздравил Яну в первом классе с 8 марта персонально (остальных девочек мальчики поздравляли под руководством учительницы песенкой), все последующие годы девочка дарила ему на 23 февраля милые сувенирчики и подписывала дружескую открытку. Но обычно бывал и еще один подарок от Суровцевой – тому мальчику, который действительно ей нравился.

Но Димке было на это наплевать. Он ждал, ждал и надеялся, что вот на следующий год Яна обязательно поймет, кто на самом деле ее лучший друг, кто ради нее и в огонь и в воду, кто жизнь готов отдать за нее, кто никогда не предаст, не обманет, не заставит плакать, как некоторые…

Но… Год проходил за годом, одноклассники взрослели, Яна из милой девчушки превратилась в очень симпатичную девушку, на нее начали обращать внимание парни из старших классов, а Димка Сахновский из маленького толстячка вырос в пухлого увальня. Жирным он не был, а вот рыхлым, неловким так и остался. И итоговую пятерку по физкультуре получил в аттестат только благодаря любви преподавателя физкультуры к онлайн-играм. Которые старенький комп физкультурника не тянул, а Сахновский все наладил.

В выпускном классе Яна впервые влюбилась всерьез. Но – не в своего верного пажа, а в первого красавчика школы, победителя математических олимпиад, обладателя какого-то там пояса по карате Дениса Вязникова из параллельного класса. Дима был почти уверен, что влюбленность Яны будет безответной, ведь Суровцева вовсе не обладала званием первой красавицы школы. Признанной королевой являлась другая девчонка, одноклассница Вязникова Илона Брунько.

С которой Денис – что было логично и понятно всем – «дружил» с восьмого класса. И особой зависти это у остальных девчонок не вызывало, и так понятно – куда им до Илонки!

Поэтому Дима искренне удивился и огорчился, заметив, как Яна краснеет, бледнеет и начинает глупо хихикать в присутствии Дениса. Даже обидно стало за Суровцеву: ну разве можно быть такой овцой!

Правда, сказать это вслух Сахновский ни за что бы не решился. И в конце концов, может, это и к лучшему – Янка пострадает, пострадает, а потом ей надо будет с кем-то поделиться своим горем. А он, Димка, тут как тут! И вот тогда Яна поймет, кто настоящий друг. И что внешность и рельефные мускулы – не главное. Главное – душа!