Я стану тобой - Андреева Наталья

Врач. Поэтому вы и перестали принимать лекарства?

Лидия. Я хочу нервничать. Хочу переживать. Хочу назад свое высокое давление. Свое больное сердце. Память свою желаю вернуть, потому что, кроме нее, у меня ничего больше не осталось.

Врач. Успокойтесь.

Лидия. Я чудом оттуда выбралась, из дурки. Машеньке спасибо. Не знаю, отчего я с ней подружилась? Может, по дочке истосковалась? Вроде и не похожи. (С усмешкой.) Сошлись, старая дура и молодая. У нее своя болезнь, у меня своя. А лечат одинаково. Мы только друг другом и спаслись. Врачи знай таблетки в рот пихают да иглу в вену. Я-то ладно, жизнь все равно кончилась, а вот ее мне жалко стало. Молоденькая совсем. И такая хорошенькая! Сошлись мы, подружились. А потом вместе на волю вышли. С тех пор лет пять уже прошло. А может, и поболе. Ни она, ни я туда больше не попадали. В психушку.

Врач. Значит, не все в вас еще умерло. Вы спасли девушку, значит, полюбили ее.

Лидия. А вот здесь вы ошибаетесь. Никто мне Катю мою не заменит. Я никого не люблю. Слышите? Никого!

Врач. Но вы ведь сейчас не одна. Вам есть для кого жить.

Лидия. Это вы о Коле? (С усмешкой.) Неужто же думаете, что у нас с ним любовь? У нас с ним горе. У него свое, у меня свое. Так и спать ложимся, каждый в своем горе. Нет у меня никого.

Врач. Я бы настоятельно рекомендовал вам обратиться к врачу.

Лидия (удивленно). А вы кто?

Врач. Я – ваши мысли. Ваша совесть, если хотите. Ваш инстинкт самосохранения. Как только я исчезну, произойдет непоправимое. Вы опять отключитесь. Пока еще вы способны рассуждать здраво, раз вступаете в диалог, пытаетесь разобраться в ситуации. Но как только вы утратите это свойство, ваше сознание погрузится во мрак. Последствия я предсказать не берусь.

Лидия. Только не надо меня пугать. Я давно уже знаю, чего на самом деле надо бояться. Мой страх умер вместе с моим Сергеем и моей Катей. Запомните: я ничего не боюсь. Все самое страшное, что могло со мной случиться, уже случилось.

Врач. А они? Лева, Кит, Микоша… Выходит, все остальные – заложники вашей ненависти?

Лидия. Почему меня должна волновать их судьба?

Врач. А Машенька?

Лидия. Машенька… С ней все будет хорошо.

Врач. Вот видите! Вы это повторяете раз от раза, значит, это стало частью вас. Две мантры: «жизнь на этом не кончается» и «все будет хорошо». Повторяйте их почаще, и тогда все будет хорошо. К тому же у нас мораторий на смертную казнь.

Лидия. Жаль.

Врач. И я так думаю, но это уже частности. Постарайтесь взять себя в руки, а лучше выпейте лекарство.

Лидия (шепотом). Скажите, у меня начались галлюцинации?

Врач. Не думаю. К вам пришел гость. Он вполне реален. Бойтесь его.

Лидия. Которого?

Врач. Вы знаете. Вы единственная знаете это наверняка. Не ходите к нему. Не надо.

Лидия (со стоном). Но я не могу…

Врач. Вы ведь верите в Бога? Вы сами сказали, что верите. Считайте, что Господь послал вам испытание.

Лидия. Я хочу верить. Я пытаюсь. Но меня воспитывал отец, крупный партийный работник, и мать, завуч в той же школе, в которой потом работала и я. Оба они были атеистами. В детстве я не знала, что есть такой праздник: Пасха. Моя мать никогда не пекла куличей и даже на порог с ними не пускала. Она была суровая женщина. Я покрестилась лишь после аварии, в которой погиб Сережа. Мне было за тридцать, и на меня все смотрели косо. Рядом стояли счастливые родители с младенцами на руках, и я – великовозрастная дура в белой сорочке, несчастная, сомневающаяся, со свечкой в дрожащей руке, которая отчего-то все время гасла. Но я верила, что это мое спасение, и терпела. После смерти Кати я выучила наизусть все молитвы, какие только есть. Мой мозг не привык спать, и вся его энергия была теперь направлена на это. Учить молитвы, в которых так много непонятных слов. «Иже», «еси», «днесь». Я зубрила их, как в школе зубрила английский, с тем же чувством. Мне казалось, что, узнав этот язык, я перейду на новый, более качественный уровень жизни. И где же здесь вера, скажите? Когда я на коленях стою перед иконой, мне в голову лезут разные мысли. Я молитвы читаю, а думаю о картошке, которую надо полоть, о тесте, которое подошло, о Коле и еще бог знает о чем. Я все время упоминаю Бога всуе. И во время молитвы мне чудится суровое мамино лицо в углу, над иконой. Она глядит на меня с насмешкой и говорит: Лида, ведь ты же знаешь, что Бога нет. Я смотрю на икону, а вижу маму. И меня, похоже, ничто уже не спасет. Смешно, но в деревне меня за глаза зовут Монашкой. Да какая же я монашка? Я – учитель словесности, дочь завуча по внеклассной работе и партийного босса. И нет во мне ни смирения, ни…