Кельтский круг - Шефер Карло

— Итак, всем спать, а я переговорю с Ильдирим. В три часа встретимся здесь и продолжим обсуждение. Надеюсь, Плазму скоро найдут.

— Да, несомненно! — воскликнул Зельтманн. — Поиски ведутся посменно, twenty-fourhoursaday — двадцать четыре часа в день!

— И ночь, — добавил Хафнер. — Штерн, не желаешь позавтракать светлым пивом? В пивоварне на Лейергассе? Брецели^[16] там, правда, пекут не особенно хорошо, но ведь их можно и не брать…

Штерн помотал головой. Назвать общее настроение порывом к бегству было бы слишком смело. Скорее то была готовность скатиться по лестнице вниз и остаться там лежать. Исключение, конечно, составлял Зельтманн и — в который раз, собственно говоря? — воскресший, вопреки всем правилам токсикологии, Томас Хафнер. Последний закуривал уже третью сигарету «Ревал» подряд и для разнообразия нечаянно выбросил спичку прямо на отутюженные до жесткой складки брюки Зельтманна.

— Сорри! Виноват!

ПЛАЗМА ВКЛЮЧЕНИЕ ВЫЖИДАНИЕ ВЫЖИДАЕТ ЗАЛЕГАЕТ НАД ГОРОДОМ НА КОТОРЫЙ НЕИЗМЕННО НАДВИГАЕТСЯ ЧЕРНОТА ЧЕРНЯЩЕЙ ПЛАЗМАЧЕРНИ ВЗГЛЯД СОДРОГАНИЕ В ЛИСТВЕ НА УЛИЦАХ БЕЗЫМЯННЫЕ ВЕСТИ НОЧЬ ДВОЙНАЯ ТРАВМА ХРОНОПОТОКА ПЛАЗМА КОГДА МЫ СНОВА СТАНЕМ ПЛАЗМОЙ ПРОГРЕССИЯ ЕЩЕ БУДЕТ ПРОГРЕССИРОВАТЬ ЕСТЬ ТВЕРДЫЕ ПРАВИЛА И ТРАВМИРОВАННЫЕ ПРАВИЛА ТРАВМИРУЮЩИЕ ПРАВИЛА МЕСТА ГНЕЗДОВИЙ МЕСТА ВЫСИЖИВАНИЯ ВМЕСТО ПРЕДМЕСТЬЯ НОВЫЕ ЦЕНТРЫ И НОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОКОЙ ХРОНИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ ВОЗМОЖНОСТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО УСПОКОЕНИЯ САМОТРАНСФОРМАЦИЯ В ИНДИВИДУАЛЬНУЮ ПЛАЗМУ ОБЛАДАЕТ БОЛЕЕ СВЕТЛЫМ ТОНОМ

ТОН?

ПОКОЙ?

ИЛЛЮЗИЯ?

О  СЛУШАЙТЕ НАПЕВ НАДВИГАЮЩЕЙСЯ ЧЕРНОТЫ

О

Тойер открыл дверь подъезда и несколько раз заносил ногу на порог; его высмеял студент, ехавший мимо на велосипеде. Ильдирим взволнованно слушала рассказ сыщика, но вскоре перебила:

— Сейчас я должна кое-что уладить; извиняюсь, трудно придумать ситуацию нелепей, мне стыдно за себя.

— Что вы хотите сейчас уладить?

Поначалу он не вполне понимал, о чем она говорит, но постепенно из тонких линий в сознании Тойера соткался призрак, посягнувший на его свободную половину дня. Призрак трансформировался в существо с толстыми щеками, прыщиком на носу и с оценкой не выше «удовлетворительно» даже по такому легкому предмету, как история религий. Бабетта. Ее мать вернулась после принудительного лечения неделю назад, вроде бы трезвая как стеклышко, и теперь жила в социальной квартире на Герренмюле. Поэтому Управление по делам молодежи намеревалось срочно рассмотреть дело Бабетты, провести собеседование с Ильдирим и Тойером и принять новое решение о том, с кем будет жить девочка.

— Я не могла вас нигде найти, я сама узнала об этом лишь вчера после обеда, но вы ведь практически вообще не появлялись дома…

— Теоретически тоже…

— Поначалу чиновники даже потребовали присутствия Бабетты. Мне удалось отговориться, но я не хочу, чтобы она снова вернулась к Шёнтелер…

Тут Ильдирим зарыдала, и это окончательно сломило комиссара, и без того не очень способного к сопротивлению.

В одиннадцать они договорились встретиться с Ильдирим у церкви Святого Духа. Тойер стоял под струями воды и вспоминал Хафнера: пять минут под контрастным душем…

— Ради Бабетты я взяла отгул, чтобы купить ночную рубашку. Это значит, что дело переходит к Момзену. Ах, господин Тойер, мне действительно очень жаль.

— Момзен? Кто такой Момзен?

— Так, один поганец, карьерист, но вам его нечего опасаться.

— Момзен поганец?

— Да, я же вам сказала! Значит, вы живете у меня, если спросят, о'кей? Проклятье, как все нелепо.

— Я устал.

— Знаю, черт побери.

— Все плохо. Мне плохо. Как его звать? Мопс?

— Господи, вы ведь совсем разваливаетесь на части. Постарайтесь как-нибудь взять себя в руки, взбодриться. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Под звуки сильно недооцененной, по мнению Тойера, группы «Электрик-Лайт-Орхестра» он переоделся во все чистое. Чистое белье, чистые джинсы (старые отправились в корзину с грязным бельем), чистая джинсовая рубашка (грязная тоже угодила в корзину), вторая пара замшевых полуботинок (прежняя тоже полетела в корзину, но потом была со стыдом оттуда извлечена). Две кружки кофе — и порядок, сон — это роскошь.

Без четверти одиннадцать он свернул на Хаупт-штрассе, Главную улицу. Там уже вовсю бурлила жизнь. Смеющиеся парни с тонзурами, выбритыми в пышных шевелюрах, приветствовали друг друга при помощи замысловатой хореографии; один, не стесняясь, открыто курил косяк: полицейский просто прошел мимо. На Театральной площади неистовствовали два солиста из Петербурга, исполняя на тубе залихватскую версию «Катюши». На Университетской площади Тойер — у него оставалось немного времени — погрелся на солнышке, игнорируя окружающую действительность, из-за чего автобус двенадцатого маршрута на минуту отстал от графика; потом полицейский освободил проезжую часть, а яростная ругань шофера так и не достигла сознания гаупткомиссара.