Золотой песок - Дашкова Полина

Перед посадкой он умылся в грязном аэропортовском сортире. Какой-то лощеный сопляк стоял рядом у зеркала и наблюдал, как немолодой мужчина смывает с лица грим, выразительно хмыкал и тихонько напевал себе под нос: «Голубой я, голубой, никто не водится со мной». Егорову захотелось вмазать кулаком по насмешливой юной морде, но он, разумеется, сдержался.

Хорошо, что на этот раз можно было ограничиться только гримом, не пришлось напяливать на себя вонючие бомжовские тряпки. Вонь – дело серьезное. Бомж не может пахнуть одеколоном и туалетным мылом.

«Где же я вычитал это? Ну конечно, у нашего общего знакомого Никиты Ракитина, то есть у знаменитого писателя Виктора Годунова. В одном из его романов умная героиня распознает маскарад именно по запаху. Вы, Вероника Сергеевна, не глупее. И я не зря купил у настоящего нищего за бутылку водки его вонючую телогрейку. Вы ведь заметили мою симуляцию с поджатыми ногами. Впредь я буду еще осторожней».

Самолет шел на посадку. В Москве была глубокая ночь.

В Москве была ясная, теплая и удивительно тихая ночь. Дежурный районного отделения милиции мог по пальцам перечесть такие вот райские ночи. Отделение находилось на одной из самых неприятных московских окраин, в Выхине. Пролетарский район, панельные пятиэтажки. Население бедное, пьющее, скандальное. Дебоши, драки, шальная поножовщина, мелкие кражи и прочий криминальный мусор.

В центре, в богатых районах, тоже редко выпадают на долю дежурных спокойные ночи. Однако там специфика другая. Там на каждом шагу шикарные банки, казино, рестораны, круглосуточные торговые центры, и происшествия совсем другие: аккуратные, профессиональные «заказухи», разборки со стрельбой, события все серьезные, значительные и по-своему красивые подозреваемые и потерпевшие люди в основном солидные, состоятельные.

То шлепнут какого-нибудь банкира, то телеведущего, то депутата Госдумы. Ну и исполнители, соответственно, профессионалы, не какая-нибудь случайная шелупонь. Есть что обсудить потом с приятелями за кружкой пива в свободное от службы время.

А здесь, на пролетарской окраине, никогда ничего интересного не происходит. Все бедно, грязно, буднично, и жизнь, и смерть. Один бомж прошиб другому башку, оба валяются в пьяной блевотине, и ты, «земляной», районный чернорабочий общественного порядка, обязан влезать в эту прелесть, разбираться, кто, кого и почему.

На самом деле оба они никто, и убийца, и убитый. Живут они на свете или нет – без разницы. И замочил один другого без всякой уважительной причины. Спрашивают его: почему убил? А он глядит мутными пустыми глазами и бормочет сквозь пьяную икоту: «А чтоб не возникал, сука, в натуре». Вот вам и все мотивы преступления.

Или, например, муж огрел жену чугунной сковородкой по голове. Такое случалось в их счастливой семейной жизни и прежде, но на этот раз она показалась ему слишком уж бледной, когда упала. Он решил, что все, прикончил свою ненаглядную. Сгоряча, от тоски ли, от раскаяния, от страха перед неминуемым наказанием, закрепил веревку на тонкой газовой трубе под потолком и повесился. А через несколько минут ненаглядная очнулась, увидела своего супруга в петле и не долго думая, вылакала залпом целую бутылку уксусной эссенции. Вот вам Ромео и Джульетта выхинского разлива.

Бытовуха, одно слово. Грязная, тухлая, скучная бытовуха. Никого не жалко, никому не интересно.

Но эта майская теплая ночь текла себе тихо, и не было в ее прозрачных волнах никакого криминального мусора. Разве что старушонка забрела в отделение, уселась на скамью для задержанных и не собиралась никуда уходить. По-хорошему, надо было гнать ее в шею, в крайнем случае вызывать психиатрическую перевозку. Бабка явно чокнутая.

Такие сумасшедшие бабки есть в каждом московском микрорайоне. Они слоняются по улицам, забредают в магазины, больше всего любят булочные и аптеки, знакомы со всеми продавщицами и дворниками. Иногда кто-нибудь подкармливает их из жалости, иногда гонит прочь, и тогда разражается несусветный хулиганский скандал. Эта порода городских сумасшедших ведет себя вполне мирно, но ровно до той минуты, пока не почувствует агрессию. Малейший окрик действует как искра на бочку пороха.

Грубо размалеванное лицо, разноцветные пластмассовые бусы и браслеты в десять рядов, к подолу рваной юбки пришита бахрома от старой скатерти. На голове целая коллекция дешевых детских заколочек в виде цветочков и бантиков.

– Шла бы ты домой, мамаша, от греха подальше, – в который раз повторил старший лейтенант.

– Я настаиваю, чтобы моим делом занялся самый главный начальник лично, – невозмутимо произнесла старуха и замолчала, уставившись в одну точку, сложив на коленях распухшие шелушащиеся руки с кроваво-красным облезлым маникюром.

– Какой начальник? – вздохнул дежурный. – Ну какой тебе начальник? Пять часов утра. Иди, мамаша домой, спать. – Ничего, я подожду.

Кудиярова Раиса Михайловна, 1928 года рождения пенсионерка, проживающая в Москве, по адресу Средне-Загорский переулок, дом 40, кв.65, стоящая на учете в районном психдиспансере, о чем имелась специальная пометка в паспорте, заявляла, что десятого мая сего года ушел из дома и до сих пор не вернулся ее сожитель Антон, 1962 года рождения.

– Ну а фамилия какая у этого Антона? – спросил дежурный, когда три часа назад перед ним на стол легла бумажка с заявлением.

– Не знаю. Вы на то и милиция, чтобы выяснить его фамилию.

– Утром приходите, будем разбираться.

– Сейчас. Сию минуточку, – спокойно возразила старуха.

– Да что за срочность? Может, ваш сожитель уехал куда-нибудь по личным делам.

– Не мог он уехать. Некуда ему. А личное дело у него одно – наша любовь, – терпеливо объяснила старуха.

Нет, определенно надо было поскорей избавиться от безумной бабки. Но дежурный чувствовал, без скандала выдворить заявительницу не удастся. А скандала ужасно не хотелось, так спокойно было в отделении, так мирно сопели два бомжа за решеткой, ну просто грех ломать эти редкие минуты. Надо попытаться решить проблему с бабкой мирным путем. А потом можно вздремнуть с открытыми глазами.

– Сколько времени вы знакомы с этим вашим, – дежурный крякнул и поморщился, – сожителем?

– Семь дней.

– То есть всего неделю?

– Вам кажется, это слишком короткий срок, чтобы узнать человека? – прищурилась старуха. – Но у меня жизненный опыт, а вы еще слишком молоды, миленький мой, вам рано судить о таких вещах.

– Я и не сужу, – успокоил ее дежурный. – Где и как вы познакомились?

– В аптеке. Он хотел получить по рецепту свои лекарства. Ему полагается бесплатно. Но оказалось, рецептик у него какой-то не правильный. Он стал объяснять, что без таблеток никак не может. В общем, я помогла ему, попросила за него. Меня там девочки знают, отпустили ему таблеточки. Он так благодарил, так благодарил… Вышли мы вместе, а потом оказалось, что ночевать-то ему, бедненькому, негде.

– И вы его пустили к себе?

– Я его полюбила сразу. С первого взгляда. Вы не представляете, миленький мой, какая это высокая страсть, какие чистые чувства…

– Фамилию, значит, не знаете, а дата рождения вам все-таки известна?

– С его слов. Он сказал, ему тридцать шесть лет.

– А вам, пардон, семьдесят? И значит, он вам приходится сожителем?

– Почему бы и нет? Посмотрите на меня, разве я выгляжу на свой возраст? – Кудиярова привстала с лавки, повертела головой, кокетливо поправила волосы. – У меня душа совсем юная, девичья. И Антосик это чувствовал. Любви, как сказал один генерал в опере Чайковского, все возрасты покорны.

– Ну хорошо, – согласился дежурный, – покорны так покорны. А где он проживает, этот ваш Антосик? Документы вы его видели?

– Не надо так его называть. Это очень интимно. Для вас он Антон, – старуха вскинула, подбородок и прикрыла глаза. На веках были жирные, ярко-бирюзовые полоски теней. – Проживает он у меня, документы его мне ни к чему. Он любит меня. И я не позволю вам примешивать к высоким чувствам всякие бюрократические формальности. Послушайте, а почему вы не спрашиваете, как он выглядит? Я уже подозреваю, вы просто морочите мне голову и не собираетесь его искать.

– Хорошо, – вздохнул дежурный, – как он выглядит?

– Высокий. Очень красивый. Плечи широкие лицо мужественное, благородное. Глаза голубые, как небо. Волосы цвета спелой ржи. Одет был в брюки и свитер, синенький такой, в резинку, а сверху куртка черная, джинсовая. Найдите его, товарищ милиционер, заклинаю вас! – старуха драматически заломила руки. – Я чувствую, он попал в беду. Он такой чистый, доверчивый…

Ночь близилась к концу, а старуха все сидела. Дежурный почти забыл о ней, когда она внезапно произнесла, как бы размышляя вслух:

– Ужасно, когда умирают молодые. Особенно так, в огне, заживо. Или он уже был мертвый, когда начался пожар? Не знаете?