Лгунья-колдунья - Ольховская Анна

— Да напрямую! — Девушка столбиком села на диване, судорожно прижав руки к груди. — Я сегодня встречалась с ними, сороковины по Вадиму отмечали, и теперь совершенно точно знаю — убивает один из них!

— Что?! — нахмурился Кравцов. — Ты уверена?

— Абсолютно. И, если бы Кирилл сегодня пошел со мной, как мы собирались вначале, он бы уже вычислил этого ублюдка. А гад понял это… Ну вот… А я тоже поняла, что Кирилл в опасности, и думала рассказать ему обо всем, когда приеду… А он опередил меня! И я не понимаю, как эта тварь смогла заманить Кирилла на стройку, как?

— Стоп! — рявкнул отец, сжав руками виски. — Я ни‑че‑го не понимаю! Какие еще северяне? Кто — он? Что, в конце концов, происходит?!

— Мы не хотели тебя впутывать, — прошептала Лана, мерно раскачиваясь. — Ленка ведь моя подруга, зачем вам с мамой волноваться лишний раз. Мы думали, сами разберемся, а вот как получилось. Хотя чем бы ты мог помочь, Матвей и так с самого начала в курсе, он в Ирку Плужникову влюбился…

Мирослав подошел к бару, открыл его, набулькал полстакана мартини и протянул его дочери:

— На, пей. А мы с Матвеем пойдем на кухню, пообщаемся.

— Но меня в машине Сергей ждет!

— Какой еще Сергей?

— Тот самый, папа, который спас Кирилла и Тимку, — криво улыбнулась Лана, вцепившись в стакан двумя руками. — Да и меня, по большому счету, тоже. Если бы я была там одна, я прыгнула бы в этот котлован и утонула вместе с ними. А Сергей не пустил меня и пошел сам.

— Да, и теперь мокрый насквозь сидит у меня в машине, я собираюсь отвезти его домой, — Матвею, если честно, меньше всего сейчас хотелось получать трехведерную клизму от шефа, он предпочитал, чтобы в историю с «северянами» отца посвятила Лана. — А еще — взять его в свою команду. Он парень толковый, а главное — не теряется в сложной ситуации. К тому же в ВДВ служил.

— Папа, пусть Матвей едет. — Девушка, кажется, поняла настроение Кравцова. — Я сама тебе все расскажу. По пути в больницу.

— В какую еще больницу? — оторопел Мирослав.

— А это надо узнать, — Лана залпом, словно воду, выпила мартини и решительно поднялась с дивана. Ее немного качнуло, но в целом девушка держалась на ногах достаточно ровно. — Я пойду переоденусь, а вы узнайте, пожалуйста, куда отвезли Кирилла. Мне надо к нему.

— Но, дочка…

— Папа, я все равно поеду, с тобой или без тебя.

— Тогда лучше со мной, — тяжело вздохнул отец. — Ладно, Матвей, ты поезжай, отвези парня, я с ним попозже отдельно встречусь, а я останусь с дочкой. Но разговор не закончен, учти!

«Скорая» отвезла Кирилла в Склифосовского, и к моменту появления там Ланы с отцом его уже оперировали. Долго оперировали, невыносимо долго.

Сидеть спокойно на неудобном диванчике девушка не могла, ей казалось, что, бегая по приемному покою, она сможет ускорить и бег времени, вращая его лапками, как хомяк — колесо. Мирослав пытался хоть на время отвлечь дочь, расспрашивая о подробностях случившегося за последнее время, но не получилось. Сгрести мысли в одну кучу и аккуратно распределить их по дате поступления Лана не сумела.

Потому что способности рассуждать здраво и мыслить логически угрюмо сидели в самом дальнем углу сознания, сметенные туда ураганом эмоций. В голове вертелась огромная воронка торнадо «Кирилл?!». И больше ничего.

Есть такая изощренная древнекитайская пытка, когда на голову связанного человека мерно капает вода. Капля за каплей, вовсе не больно, но долго, но равномерно. И человек медленно сходит с ума, потому что долбежка становится невыносимой.

Вот так же, долго и равномерно, на голову Ланы капали минуты. Одна за другой, через строго определенные промежутки времени. Когда закапала сто восемнадцатая минута ожидания, девушка уже не металась по коридору. Она застыла на диване заледеневшей от горя фигуркой, которая даже таять не могла, несмотря на то что в больнице было довольно тепло. Во всяком случае, слез на мертвенно‑бледном лице не наблюдалось. Только лихорадочно блестевшие глаза намекали на наличие жизни внутри сосульки.

Приехавшая час назад мать тоже не смогла разбить ледяную корку, сковавшую ее родную девочку, и теперь, прижавшись к теплому, надежному плечу мужа, тихо всхлипывала, комкая мокрый от слез носовой платок. Наблюдать горе своего ребенка, осознавая, что в данной ситуации от тебя лично ничего не зависит, что единственное, чем ты можешь помочь дочери, — это разделить ее боль, было трудно. И больно. И страшно. Страшно за нее, за Лану — выдержит ли? Столько всего свалилось на бедняжку за последние годы, не всякий мужчина выдержит! Но потом в ее жизни появился Кирилл, которого Елена Красич полюбила почти как сына. Почти — потому что у нее был свой сын, Яромир.

И, глядя иногда на невероятно красивую пару — Лану и Кирилла, — мама Лена ощущала, как замирает, словно на американских горках, ее сердце. Замирает от страха за детей, за их любовь, за их с таким трудом обретенное счастье. Слишком уж много было завистливых взглядов, истекающих черным ядом мыслей: как это так, и он, и она — оба умные, красивые, богатые, а смотрят только друг на друга! Осознать, что такое бывает, не могли многие обитатели гламурного бомонда, и постоянные сексуальные атаки то на Лану, то на Кирилла не прекращались. Причем на Кирилла чаще, чем на Лану, поскольку количество охотниц за красивым, богатым и по документам холостым мужчиной распределялось приблизительно сто к одному.

Но все было бесполезно — в жизни Кирилла существовала теперь только одна женщина. А в жизни Ланы — только один мужчина. Две половинки нашли друг друга и, став единым целым, уже не представляли жизни друг без друга.

И сейчас в приемном покое истекала болью одна часть этого целого, от которой попытались оторвать другую. И попытка эта почти удалась. А может, и без почти…

Дверь, ведущая к операционным блокам, открылась, и в приемном покое появился высокий, худой мужчина в слегка запачканном кровью зеленом докторском костюме. Он снял с лица хирургическую маску и, осмотревшись, подошел к семье Красич:

— Вы по поводу Кирилла Витке?

— Да… — еле выдохнула Лана, пытаясь подняться с дивана, но ноги ее желания не разделяли, превратившись в ватные. — Он?..

Продолжить фразу не смогла, горло перехватило от ужаса, девушка и хотела услышать ответ, и в то же время — нет. Ведь если…

— Жив, — доктор присел на диван рядом с Ланой и устало потер ладонями щеки. — Операция прошла успешно, хотя рана на голове очень тяжелая, осколком черепа повреждена височная доля мозга.

— И какие это может иметь последствия? — глухо проговорил Мирослав, прижав к себе зашедшуюся в плаче жену.

Больше всего сейчас он хотел обнять другой рукой дочь, защитить, уберечь своего птенца от боли, но мешал сидевший между ними хирург.

— О последствиях задумываться пока рано, — доктор озабоченно всмотрелся в застывшее лицо девушки. — Состояние крайне тяжелое, пришлось ввести пациента в искусственную кому. Он подключен к реанимационной аппаратуре, к тому же перенесенная пациентом клиническая смерть тоже могла повлиять на мозговую деятельность. Скажу вам честно: то, что Кирилл Витке в таком состоянии смог перенести сложнейшую операцию и до сих пор жив — уже чудо. Самое настоящее, подобных случаев в моей практике было очень мало. Делать какие‑либо прогнозы не берусь, но мы будем делать все возможное…

— И невозможное, — добавил Мирослав. — Имейте в виду, в финансах вы не ограничены, любое лекарство, любая консультация, у наших ли специалистов либо за рубежом — вы обязаны сделать все, чтобы поставить Кирилла на ноги. И не просто поставить, а вернуть к полноценной жизни.

— Ну, об этом пока говорить рано, я же упоминал…

— Нет, — хрустнула сосулька, — не рано. С Кириллом все будет хорошо, я знаю это. Потому что я не дам ему уйти, бросить меня. Не дам. Он уже хотел это сделать, но я не пустила.

— Да, врач «Скорой» рассказывал, — улыбнулся хирург. — Вы бы видели его глаза! А вам, девушка, я настоятельно рекомендую отправиться домой и хорошенечко отдохнуть, иначе вы можете угодить в соседнее отделение нашей больницы.

— Нет, — отломился еще один кусочек льда. — Я останусь здесь, пока Кирилл не придет в себя.

— Это вряд ли.

— Что — вряд ли придет в себя?

— Вряд ли вам удастся дождаться этого здесь.

— Почему?

— Потому что, Олененок мой родной, — мама Лена смогла наконец взять себя в руки и перенести на другой конец дивана, ближе к дочери, — Кирилл очнется не скоро. Ты же слышала — его ввели в искусственную кому. Сейчас главное — не спешить, да, доктор?

— Совершенно верно, — кивнул тот.

— Поэтому поехали домой, доченька.

— И что, Кирилл не скоро сможет говорить? — Способность соображать все еще сидела в том же углу, мысленное оцепенение продолжалось.