Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена

Анциферов был глуп, но не настолько, чтобы не распознать издевку. Он пожал плечами:

– Я вас предупредил. А вот и Нюта!

Маша обернулась. Девушка шла к ним, переваливаясь с ноги на ногу.

– Мне стало стыдно, – виновато сказала она, обращаясь к Успенской. – Я вернулась к Еве и сказала, что мы пошутили. Она такая бледненькая… Все-таки я уверена, что ей стоит поехать в больницу.

– Дорогая моя, зачем?! – запротестовал Иннокентий. – Наши больницы – это гнездо стяжательства и невежества. Природа – лучший целитель!

– Но ведь когда в прошлом году у тебя заболел зуб, ты не полагался на природу, а пошел к стоматологу, – рассудительно возразила Нюта.

Маша взглянула на нее с восхищением. Определенно, она недооценивала эту девушку!

Но Анциферов не смутился.

– Это совсем другое! Хотя я должен отметить, что твоя помощь пришлась Еве очень кстати. Умница моя!

Иннокентий покровительственно погладил Нюту по белому плечику, и та прильнула к нему, светясь от удовольствия.

А Маша, глядя на них, в очередной раз задалась вопросом: как, как могла эта юная нежная девочка влюбиться и выйти замуж за такого отвратительного, самодовольного, напыщенного болвана?!

…………………………………………………

Нина, старшая сестра Нюты, как-то раз сгоряча обозвала ее тупицей.

– Баран ты глупый! – кричала темпераментная Нина, отбросив в сторону игральные карты. – Ты же ничего не поняла в правилах! Я тебя уже пять раз обжулила. Так почему ты ни о чем меня не спрашиваешь и не возмущаешься? Тебе десять лет, а ты такая же тупица, как в пять!

Справедливости ради стоит заметить, что Нюта Игнатова тупицей вовсе не была. Просто она не любила и не умела задавать вопросы.

Нюта была из той редкой породы детей, которые без всяких сомнений принимают любой установленный порядок и живут по нему, не сгорая от любопытства. «Почему река течет? Почему небо голубое? Почему у кошки нос мокрый, а усы колючие? Почему у папы растет борода, и у бабушки растет, а у мамы нет?» На все это у Нюты был один ответ: потому что так надо. Кому надо? Зачем надо? Этим она никогда не интересовалась.

Ее мир был полон авторитетов, которые лучше нее знали, что делать. Как-то раз мать пришла с работы взбешенная и приказала Нюте, мешавшейся под ногами, идти в угол. Девочка пошла, не спрашивая, за что ее наказали: раз наказали – значит, есть за что. Она спокойно отстояла в углу за шкафом двадцать минут, ковыряя пальцем отходящие обои, и в конце концов оторвала полоску. А оторвав, окончательно убедилась в глубоком смысле наказания: оно пришло раньше проступка, только и всего.

Точно так же слушалась она и сестру. Нина была всего на два года старше, но авторитет ее в глазах Нюты был непререкаем. Если бы Нина сказала Нюте, что та должна выпрыгнуть из окна, Нюта залезла бы на подоконник и спрыгнула. Но, к счастью для девочки, неуемная энергия Нины находила выход в другом: в удовлетворении любопытства.

Нина, полнейшая противоположность сестре, была из тех, кого называют почемучками. Ее интересовало абсолютно все. Вспыльчивая, увлекающаяся, она постоянно терзала взрослых вопросами. Почему гора растет вверх, а не вниз? Почему когда поешь, голос изо рта выходит, а не из ушей? Почему у человека хвост отвалился? С хвостом было бы удобнее… Почему Нютка такая тихая?

Тихая Нютка смотрела на Нину с обожанием. Ее сестра знала все на свете и готова была щедро делиться знаниями даже тогда, когда ее ни о чем не спрашивали. Как многие старшие сестры, Нина была деспотичной девочкой, но Нюту это полностью устраивало: рядом всегда находился человек, который говорил ей, что нужно делать.

– Не ходи с этим мальчиком гулять, он толстый и потный!

– Не надевай это платье, оно тебе не идет!

– Не лыбься, у тебя зуб кривой!

Став взрослее, Нюта научилась тихо саботировать приказания сестры, если они шли вразрез с ее желаниями. Та, увлеченная своими интересами, даже не замечала этого.

Любопытство снедало Нину, и каждый новый ответ приносил новые вопросы. В девятнадцать лет она всерьез заинтересовалась философией.

Поиски истины для Нины закончились масштабным вопросом о смысле жизни, для ответа на который она собралась и улетела в Индию. Там Нина присоединилась к группе таких же озадаченных философов и на несколько лет обрела относительное спокойствие: коллективные поиски смысла жизни заменили ей сам смысл.

Время от времени Нина писала, каждый раз из разных мест, призывая Нюту отринуть колебания и присоединиться к ней, чтобы вместе они сидели на берегу океана и постигали непостижимое. На что Нюта каждый раз вежливо отвечала, что колебания она давно отринула, и теперь у нее не осталось ни малейших сомнений в том, что на берег океана ей не надо.

Но поначалу, оставшись без сестры, Нюта растерялась. В это время она заканчивала медицинское училище, куда поступила по совету Нины, и новых авторитетов в обозримой близости не наблюдалось.

После отъезда сестры Нюта все чаще стала спорить с родителями. Первая ссора случилась по пустяковому, казалось, поводу: мать рассказала о коллеге, которую поймали на мелком воровстве у своих.

– Что скажешь? – спросила мать.

Нюта неопределенно пожала плечами. Она не знала, что ответить. Прежде Нина обязательно высказала бы свое мнение, а ей оставалось бы лишь присоединиться к нему. Но Нины не было.

– Что ты молчишь? – обернулась мать. – Скажи, что бы ты сделала с воровкой?

– Не знаю… – пробормотала Нюта. – Отпустила бы, наверное…

– Как – отпустила? – ахнула мать. – Она же у нас вещи и деньги украла!

– Но ведь только мелочь…

– Какая разница? То есть разница, конечно, есть, но воровство все равно остается воровством! Ты не согласна?

Нюта попыталась честно ответить на этот вопрос. Выходило, что если речь идет о незнакомом человеке, то человек этот, конечно, вор. Но стоило Нюте представить себя на месте воровки, и сразу хотелось думать, что она стала жертвой обстоятельств. Разве можно жертву обстоятельств считать вором?

Примерно это Нюта, запинаясь, изложила матери.

– Если бы ты украла у своих коллег, я бы не стала считать тебя воровкой, – закончила она. – Потому что у тебя были бы серьезные причины для такого поступка.

Мать изумленно уставилась на нее.

– Вор есть вор, независимо от того, кто он! – сказала она наконец и прибавила с брезгливостью: – А у тебя совершенно размыты нравственные ориентиры.

Нюта обиделась за свои ориентиры, и они поссорились. Со временем споры участились. Мать утверждала, что дочь ее выросла безнравственным человеком, готовым оправдать любой аморальный поступок. Но сама Нюта знала, что дело вовсе не в этом. Просто она не была похожа на сестру, а матери хотелось общаться с Ниной, убедительно и пылко отстаивающей свое мнение, а не с ней, мямлей, не умеющей толком облечь путаные мысли в слова.

После училища Нюта смогла устроиться медсестрой в частную клинику. Медсестра из нее вышла отличная. Очень скоро Нюту стали отправлять по домам пациентов: ставить капельницы и делать уколы. Больные сами просили, чтобы к ним присылали «беленькую сестричку», и хвалили ее золотые руки.

Исполнительная, послушная Нюта наконец-то оказалась на своем месте, где не нужно было ни проявлять инициативу, ни задавать вопросы – лишь делать то, что укажут.

На работе она и познакомилась со своим Кешей.

Поначалу, конечно, он был никаким не Кешей, а Иннокентием Петровичем, мужем пациентки Анциферовой. Первый раз попав к ним в квартиру, Нюта поразилась количеству книг. Пухлые тома заселили все шкафы, блестели золотыми буквами из-за стеклянных дверец. И книги были не разномастные, а собрания сочинений. У Нюты дома из собраний стояла только легкомысленная «Анжелика». А здесь сурово взирали с полок и Кант, и Гегель, и даже Шопенгауэр, по одной фамилии которого сразу было ясно, что ничего плохого от него ожидать нельзя.

Правда, позже оказалось, что солидный Шопенгауэр не оправдал Нютиных надежд. Когда Иннокентий показал ей том, где в оглавлении значилась «Метафизика половой любви», Нюта вспыхнула: ай да философ! И хотя Кеша всучил ей книгу с наказом прочитать и сделать выводы, Нюта Шопенгауэра читать не стала: обиделась на него.

Но до этого было еще далеко, а пока она тайком осматривала комнату, открыв рот от восторга.

– А что вы, милочка, все глазками шарите? – неприятно осведомилась пациентка, Вера Львовна. – Вы зачем сюда пришли? Ставить мне капельницу? Вот и приступайте к своим непосредственным обязанностям.

Нюта занялась капельницей, стараясь не встречаться глазами с пациенткой. А та не сводила с нее испытующего взгляда.

– Вам сколько лет? – вдруг резко спросила она, когда Игнатова уже собралась делать укол.

– Двадцать… – смутилась Нюта, прибавив себе для уверенности два года.

– Молодая! – осуждающе заметила Вера Львовна. – Вам бы еще учиться и учиться, а вас отправляют тренироваться на живых людях!