Французская вдова - Куликова Галина Михайловна

– А теперь изложите мне информацию о хозяине этой квартиры. Все, что вам известно, только покороче, – потребовал Зимин и без приглашения уселся в кресло у окна.

Деморализованный Федор стоял перед ним, как провинившийся ученик перед строгим директором. Он тяжело вздохнул, потом собрался с мыслями и толково изложил всю историю от начала и до конца.

– Я все понял, – резюмировал Зимин, быстро поднялся на ноги и двинулся к входной двери, по дороге засовывая телефон Виктора в тонкий портфельчик. Однако на пороге он приостановился и снова обернулся к Федору. – Надеюсь, у вас на руках больше нет никаких вещдоков, которые надлежало бы сдать правоохранительным органам?

– Никаких, – ответил Федор мрачно. – Мы как только получаем вещдоки, так сразу их сдаем.

– Ну да, ну да, – иронически протянул Зимин. – Сначал исследуете от корки до корки, а потом уж сдаете. Дневник Возницына небось наизусть выучили?

Вместо ответа Федор выпятил нижнюю губу и пожал плечами.

– Ладно, будьте на связи, – напоследок приказал Зимин. – Вы можете мне понадобиться.

И он вышел, значительно хлопнув дверью. Федор некоторое время обдумывал случившееся, потом снова решил, что надо бы послать все к черту, и отправился в душ. Он долго лил воду себе на голову и даже попытался напевать, но лишь наглотался воды и долго не мог откашляться. Нет, послать все к черту не получалось. М-да, вот оно как все обернулось. Оказывается, Зимин догадался о том, что он ввязался в это дело из-за Марины. Кстати, Тарасов тоже догадался. И даже недвусмысленно ему на это намекнул. Было это пару дней назад. Федор решил перед сном выкурить сигарету и, подойдя к окну, устремил взгляд на соседний дом. Неожиданно штора в квартире режиссера отодвинулась и показался Тарасов. Федор, поддавшись какому-то ребяческому порыву, стал подавать соседу сигналы настольной лампой. Вместо ответа Тарасов позвонил ему по телефону и ехидно спросил, знает ли Марина, что у нее полоумный квартиросъемщик. И не собирается ли она что-нибудь предпринять, для того чтобы мозги у него встали на место?

Федор вздохнул. Что ж, возможно, он увлечен женой известного кардиолога гораздо больше, чем кажется ему самому?

Тарасов страдал. Журналистка, которой он легкомысленно предложил выпить с ним пива, два дня названивала ему как заведенная. В конце концов бедолага сдался. Он ответил на звонок и назначил рандеву. Они встретились на пороге пивного бара под названием «Пенный дом». Тарасова все здесь раздражало. Начиная с названия, которое, как ему казалось, больше подходило для прачечной. Ему не нравились официанты-мужчины, сновавшие по просторному залу в больших клеенчатых фартуках, не нравились массивные лавки, полумрак и запах жареных колбасок. Ему не нравилась и сама Катюня – грубоватая, излишне откровенная, невоздержанная на язык. Однако, как это часто бывает, особенно неприятные личности бывают особенно полезны. Приходилось идти на компромисс.

Тарасов вспомнил отца, который философски относился к людям и их слабостям, и, воззвав к своим генам, попытался настроиться на одну с Катюней волну. Через две кружки пива у него это получилось – он успокоился и сумел побороть свои негативные эмоции. Почувствовав в нем перемену, журналистка мгновенно расслабилась и даже заулыбалась. «У нее нормальная улыбка, – подумал Тарасов. – Не настолько, чтобы начать клеиться, но… нормальная».

Некоторое время они разговаривали об убийствах в театре. Тарасов изображал простачка, который знает лишь то, о чем судачат все. После этого завязалась вполне приятная беседа. По наводке Тарасова Катюня попробовала фруктовое бельгийское пиво, пришла в доброе расположение духа и неожиданно спохватилась:

– Я ведь тебе статью принесла, – она порылась в объемистой сумке, которая стояла рядом с ней на лавке, и достала из нее толстенькое глянцевое издание.

– Какую статью? – удивился Тарасов, морща лоб.

– Я брала у тебя интервью для большой статьи о театре имени Коллонтай. Ну вот. Она вышла. Называется «Алиса в Закулисье».

Тарасов вспомнил, что Катюня фрилансерствует под именем Алисы Эйден. Всегда без фотографии, чтобы не портить романтическое впечатление от псевдонима.

– Спасибо, спасибо, – пробормотал Тарасов, рассеянно листая журнал.

– Подожди, я сама найду. Вот, смотри, здесь твоя фотография и текст – практически без изменений. Я лишь немного причесала прямую речь. У тебя хорошо подвешен язык, мой друг.

– М-гм, понятно, – Тарасов одним глазом смотрел в журнал, другим – на девушку, которая только что появилась в ресторанчике под руку со своим молодым человеком. У девушки были потрясающие ножки, и режиссер, разумеется, не смог пропустить такое зрелище.

– А здесь на целых три разворота фотографии закулисья, – продолжала вещать Катюня, не замечая его «косоглазия». – Это фойе, это вид со сцены в зрительный зал, это звуковая аппаратура, это гримерный цех, реквизиторская…

Внезапно взгляд Тарасова сфокусировался на большом снимке, в который Катюня ткнула пальцем в последнюю очередь.

– А ну-ка, погоди! – воскликнул он и так громко хлопнул ладонью по журналу, что его спутница непроизвольно отдернула руку. – Погоди, погоди…

Он сунул нос прямо в разворот, поводил им, словно принюхиваясь к запаху типографской краски, после чего резво вскочил на ноги и, схватив журнал, сказал:

– Мне нужно позвонить.

– Да пожалуйста, – удивленно ответила Катюня.

Тарасов прижал журнал к груди и метнулся к выходу. Потом поменял направление и побежал к туалету, через некоторое время снова промчался к выходу с мобильным телефоном, прижатым к уху.

– Федор! – возбужденно воскликнул он, когда сигнал наконец был пойман и он услышал голос Буколева. – Валерьяныч хранил диадему в реквизиторской.

– Откуда ты знаешь? – немедленно насторожился тот.

– Я тут с Катюней, журналисткой, в ресторанчике. Она притащила журнал с фотографиями театрального закулисья. Передо мной отличный снимок реквизиторской. На полке центрального стеллажа стоит деревянная болванка с париком. А на парике – диадема. Я уверен, что это она! Согласись, отличное место для того, чтобы прятать ценную вещь.

– Вообще-то риск, – не согласился Федор. – Пока Валерьяныч болел, реквизитом пользовались.

– Ну, не знаю, может быть, эта деревянная башка подключена к сигнализации… Или старик слепо доверял своим коллегам… В общем, надо проверить.

– В каком вы ресторане? Где он находится?

Тарасов сообщил свое местоположение, и Федор пообещал заехать за ним в течение часа. Весь этот час режиссер томился ожиданием. Ему хотелось поразмышлять, а Катюня отвлекала его своей болтовней. Чтобы она отстала, он начал читать ей стихи. В этот момент он раздвоился. Одна его половина бездумно тянула нараспев Гумилева: «Ты не могла иль не хотела мою почувствовать истому…», а вторая просчитывала возможный ход событий.

Вот они с Федором приезжают в театр, входят в реквизиторскую и тут же видят ее – диадему! Вызывают Зимина, тот подъезжает к зданию и бежит внутрь. Его сопровождают охранники в бронежилетах, а у центральной лестницы ждет бронированный автомобиль.

А если диадемы на месте не окажется?

– Господи, какой ты, оказывается, романтик, Тарасов! – вмешалась в его размышления Катюня. Голос ее был размягченным, в нем угадывалась навернувшаяся слеза.

Пока он занимался декламаторством, его спутница пересела с лавки напротив к нему поближе и теперь положила тяжелую коротко стриженную голову ему на плечо.

– Кх-м, – громко кашлянул Тарасов, опомнившись и почувствовав, как Катюнино пылающее ухо прожигает его рубашку. – В общем, скоро мне пора ехать. Спасибо за приятно проведенное время, за пиво, за журнал, за добрую беседу…

Катюня выпрямилась и посмотрела на него туманно-сумасшедшими глазами маньяка, от которого ускользает жертва.

– Почему – спасибо? – переспросила она. – Куда это ты собрался?

– В театр! – патетически воскликнул режиссер, завидев в дверях Федора. Вскочил и взмахнул рукой: – Музы зовут меня!

Он перехватил официанта и заплатил ему сверх всего заказанного так, чтобы Катюне хватило упиться до полной отключки, быстро поцеловал ее в макушку и бежал, прихватив с собой драгоценный журнал с фотографией реквизиторской.

Очутившись возле машины Федора, Тарасов счастливо расхохотался, швырнул журнал на заднее сиденье, а вслед за ним нырнул туда и сам. Уселся посредине, раскинул руки и потребовал:

– Гони!

– Я тебе что, ямщик? – проворчал Федор. И ехидно добавил: – Ты перевозбужден. Надеюсь, журналистка не подмешала тебе в пиво допинг.

Тарасов нахмурился и быстро ощупал себя обеими руками.

– Перестань меня пугать, – потребовал он и тут же ойкнул: – На чем это я сижу?

– Папка из Ленинки, – напомнил Федор. – Я отсканировал киножурналы сорок шестого года.