Дитя мрака - Рослунд Андерс

Он снова в больничном кульверте. Пришел тем же путем, что и ночью, когда поставил агрегат со сжатым воздухом на зарядку, а потом вернулся с женщиной, которая привела бы в туннели, в их мир, других, кому здесь не место.

Он опять принялся срывать бело-синее.

Новые комки из того, что висело и мешало. На пол их, на пол, пусть катятся в кучу! Он срывал и комкал краски, пока они не иссякли, пока все вокруг снова не стало серым, серость не набрасывалась на него, не была враждебной.

Он тяжело дышал. Лоб взмок от пота. Но он почувствовал покой, который разливался по рукам, по груди, по животу, как бы стекал вниз, к ногам, так что совсем не хотелось двигаться.

Он пинал цветные комки, рычал на них.

Пусть валяются!

Он снова способен думать.

Уже десятый час. Последний сегодняшний автокар давно проехал, увез вагонетки с мусором. Он один в подвальном коридоре, пока завтра утром не привезут продукты. Но он здесь не задержится, уйдет задолго до утра.

Несколько шагов — вот и двери со старым замком, который открывается одним-единственным ключом, длинным и узким. Он открыл. Все тот же запах машинного масла и пыли. Лампу он не зажигал, довольствовался светом из кульверта.

Его надежда оправдалась.

Длинные верстаки в больничной мастерской, похоже, никто не трогал.

Со времени его первого визита здесь никого не было.

Неуклюжий агрегат стоял на том же месте, где он его оставил. И побудет здесь еще некоторое время. Сегодня ночью предстоит дальний поход, поэтому рюкзак должен быть полегче. Он взял два баллона высокого давления. Полуметровые трубки со сжатым воздухом, сжатой взрывной силой.

На полке сверху лежали три разных домкрата. Он выбрал средний, хотя тот был тяжеловат, двенадцать кило, но сзади у него были колеса, которые поворачивались, и ручка, с помощью которой его легко было и положить в рюкзак, и вытащить оттуда.

Испарина на лбу, затылок, спина, живот — все мокрое.

Как всегда в таком состоянии.

Стеклянные глаза, бешено бьющееся сердце, пот, словно тело выжимали.

Баллоны высокого давления и домкрат отправились в рюкзак. Он запер дверь в мастерскую, пересек коридор, шагнул к двери, ведущей из больницы и чужого мира в туннель, в собственный его мир.

Лампа на лбу светила совсем тускло, не забыть бы ее заменить, света слишком мало, даже для человека, привыкшего жить в вечном мраке. Он открыл дверь из больничного кульверта в туннель, прошел еще две двери, которыми начинался и заканчивался соединительный коридор и которые отделяли армейскую систему от канализации, оставил позади еще несколько сот метров и остановился у колодца, расположенного под пустым двором Фридхемской школы. Колодец был узкий, он то и дело задевал о стены, но в такую пору лучше всего выбраться наверх именно здесь: никто не шастает по школьному двору в январский мороз за час-другой до полуночи.

Семнадцать метров вверх, железные ступени скользили, и он крепко за них цеплялся. На решетке, как всегда, два пакета с крысиным ядом, два пакета, которые били его по голове, когда он отпирал висячий замок. Потом крышка, тяжелая, он поднял руки над головой, надавил снизу, чугунный круг понемногу сдвинулся с места. Сдвинув крышку наполовину, он протиснулся наружу. Последняя ступенька — он наверху; убедился, что кругом вправду безлюдно. Отвязал веревку, прикрепленную к поясу, и метр за метром стал поднимать рюкзак.

Неподалеку была скамейка, рядом фонарь на столбе. Он пнул ногой столб — единственный пинок по крепко привинченной крышке, фонарь погас. Он сел. Еще примерно час. Обычно он ждал здесь до полуночи, позднее народ здесь вообще не появлялся.

Мороз. Но он не замечал холода. По-прежнему обливался потом. Снова чувствовал беспокойство. Посмотрел на закрытый колодец посреди асфальта. Там его дом. А ведь он думал, что у него никогда больше не будет дома.

Семнадцать метров вглубь, там его жизнь, настоящая жизнь.

Его звали Лео. Была и фамилия, но ее так давно никто не произносил, что он предпочел забыть ее. Там, под крышкой колодца, хватало Лео.

Лео, сорок четыре года.

Он следил за временем, сам не зная зачем, просто следил, и всё. Считал дни, проведенные в психбольнице во Фруэнген, даже когда его пичкали таблетками и оглушали электрошоком.

Четырнадцать лет, три месяца и шесть дней.

А однажды дверь открыли и выставили всех на улицу. Шизофрения. Паранойя. МДП. Ему поставили тройной диагноз, когда клали в больницу. Позднее он видел многих, что умерли на улице, знал, что многие попали в тюрьму. Но он был не такой. Он хотел только покоя, темноты и нашел их там, под землей.