Падает мрак - Мерфи Маргарет

Паскаля колотила дрожь. Он нерешительно топтался в дверном проеме, будто промедление могло предотвратить неизбежное. Бартон, стоя совсем рядом с Паскалем, внимательно наблюдал за тем, как патологоанатом положил на стол маленький запечатанный полиэтиленовый пакет. Показать мужу тело жертвы не решились, в пакете находился единственный предмет, оставленный жертве убийцей, — обручальное кольцо. Лицо Паскаля отяжелело от напряжения, кровеносные сосуды на висках неистово пульсировали. Бартон придвинулся еще ближе, готовый поймать его, если тот упадет.

Он поднял руку и не подтолкнул Паскаля, а всего лишь слегка коснулся его спины, и гигант шатнулся в открытую дверь, как если бы его толкнули. Внезапно все тело Паскаля содрогнулось, будто пораженное разрядом электрического тока. Бартон не сразу понял, что он плачет.

— Мистер Паскаль, — начал он, — вы должны…

Больше сержант ничего не успел сказать, потому что Паскаль повернулся и, неуклюже переваливаясь, вывалился в коридор, где его тяжело и мучительно вырвало.

Когда он вошел, в комнате для сотрудников негромко работало радио. Эта комнатка была слишком мала для четырех человек, но они уходили на перерыв парами, поддерживая таким образом стабильное количество персонала.

— Послушай-ка! — Лин прибавила громкость.

Он не мог сосредоточиться: его раздражал беспорядок. Немытые кружки на узком столе и коробки с брошюрами, громоздящиеся на полу. Одна или две брошюры нашли свой конец на офисных столах — их уродовали круги от кофейных чашек и пятна жира. Он начал убирать, гремя посудой, чтобы заглушить лепет Лин. Радио продолжало бубнить, и тогда она заговорила громче:

— Да брось ты на минуту эту посуду! Послушай же, это важно!

Он прекратил уборку и вопросительно посмотрел в ее сторону. Глаза Лин блестели жадным волнением воробья, слетевшего на опустевший столик для пикника. «…Тело женщины, найденной в реке Ди, было идентифицировано как Элинор Гортон, финансовый советник…» — услышал он.

Он быстро перевел взгляд на раковину, загроможденную чашками и тарелками.

— Разве это не ужасно? — воскликнула Лин.

— Отвратительно.

Он имел в виду беспорядок. Как люди могут так жить? Закатал рукава рубашки и начал наливать горячую воду в миску. Да, полицейские быстро сумели отыскать и опознать ее! Возможно, спохватился какой-нибудь клиент, когда она не пришла на встречу. Обеспокоился, что она упустила их инвестиционный портфель. Лин нетерпеливо продолжала:

— Ты ведь ее помнишь, правда? Она сюда заходила. Бронировала путевку, на Канарские острова, по-моему.

Он пожал плечами, чувствуя неприятное нытье под ложечкой.

— Бедняжка. Она должна была сейчас загорать на пляже, посиживать у бассейна, а вместо этого… — Лин помахала рукой перед глазами, будто желая рассеять мучительное видение тела Элинор в холодных водах Ди.

Заткнись! Он молча драил тряпкой потемневшую от танина внутреннюю поверхность кружки. Ты не имеешь права даже говорить об Элинор!

— Как считаешь, мне стоит позвонить в полицию?

Кружка вывалилась у него из рук и с грохотом упала в раковину. Горячая вода и пена выплеснулись на рубашку. Лин удивленно взглянула на него. Он принялся стряхивать пену, соображая, какой придумать ответ.

— Можно подумать, полиции больше делать нечего, кроме как выслушивать владельца каждой лавочки, куда она в последние две недели заглядывала. Этак у них телефоны будут звонить не переставая.

Лин выглядела разочарованной.

— А по-моему, надо бы позвонить…

Он отвернулся к раковине:

— Тебе решать.

Он пожал плечами, подпуская в голос оттенок сомнения. Без его поддержки Лин вряд ли решится звонить: она не принадлежит к числу женщин, имеющих собственные суждения и мужество их высказывать.

— Мне бы не хотелось впустую тратить их время. — Она уже почти с ним согласилась. — Но ведь ты ее помнишь?

Он сжал зубы.

— Лет около сорока, — продолжала она. — Длинные темные волосы. Кудрявые. Для своего возраста очень даже ничего.

Почему она не замолчит! Как чехол на светлую мебель, она набрасывала свое изображение Элинор на его воспоминания о ней. Он не хотел этого, сама эта мысль отвращала его. Ведь он же знает ее, по-настоящему знает! Он проводил с ней часы и дни, он делил с нею близость, которая известна только мужу или любовнику. Даже сделал запись и просматривал ее, пока не узнал каждый нюанс, каждую привычку, каждый жест. И все же сейчас он не мог вспомнить ее лицо.