Падает мрак - Мерфи Маргарет

Он потерял настроение, которое пытался обрести не один час — злится и решает ее наказать. Разрешает ей отвернуться и продолжить работу, рассматривая белье, сортируя трусики от самого маленького до большого размера, развешивая по местам лифчики, которые женщины кое-как повесили на стенды, и ждет, пока она забудет о нем. Она выходит из зала и исчезает в небольшой комнате, где оформляют заказы.

Он внезапно возникает за ее спиной и спрашивает:

— Какой у вас размер чашечки?

Она вздрагивает и негромко ахает. Это возбуждает его. Она оборачивается, глаза расширены, руки судорожно прижимают к груди маленькие пластмассовые вешалки для белья — плохая защита от его внимательного изучения ее тела.

— Что вы сказали? — Она пытается казаться возмущенной, но вид у нее растерянный, ноздри слегка раздуваются.

Он наклоняется к ней — теперь учуял ее запах. Похоже на наводнение, волну беспокойства, не совсем страх — они же в общественном месте, — но она испугана.

— У моей подружки приблизительно ваш размер. — Он смотрит на нее в упор.

— Я… — Она дико озирается.

Он делает шаг назад, держа лифчик, который снял со стенда, и прикладывает к ее груди, склонив голову набок, как будто проводя мысленное сравнение.

Она беззвучно открывает и закрывает рот, а затем поспешно исчезает за дверью с табличкой: «Только для персонала», а он хохочет и не может остановиться. Это плохо. Опасно. До сегодняшнего дня ему всегда удавалось смешиваться с серой заурядной толпой, незаметность усиливает могущество. Он должен успокоиться.

Думай о чем-нибудь другом, не об ужасе на лице девчонки-продавщицы. Думай о ней. Она готова. Она ждет, потому что у нее нет другого выбора. Она податлива, она созрела. Когда он передает нижнее белье женщине средних лет за кассой, его руки почти не дрожат.

Передает наличные (всегда только наличные) и приятно улыбается — он успокоился. Женщина подталкивает ему через прилавок небольшой пакет.

Выходит из магазина, предвкушая их вечер вдвоем.

К тому времени, когда он доходит до автомобильной стоянки, успевает мысленно пережить все события ночи от начала до конца. Он знает порядок и время, определенное для каждой стадии, но сегодня желает импровизировать. Все возможно. Не поворачивая головы, смотрит по сторонам, скашивая глаза. Никто не замечает его. Он как хамелеон — снова серый и незаметный в толпе.

Глава тридцать седьмая

Ее ужас притупился с течением часов и дней. Теперь все, что она чувствовала, — вполне терпимое желание есть. Но страх, хотя менее интенсивно, все-таки производил свое разрушительное действие. Дня два назад она ощутила, будто какая-то часть ее «я» обрушилась, не способная более выносить бремя случившегося.

Сколько раз она выходила после консультации с клиентом в камере, расположенной под зданием суда, в ужасе: как они выдерживают? Быть запертым в четырех стенах под неусыпным контролем охранников… Ей казалось, что, если бы кто-то попытался отнять у нее свободу, она боролась бы как сумасшедшая, пока не победит.

Она смотрела вниз, туда, где на бедрах лежали ее руки, слабые, безвольные, ладонями кверху, и не видела их. Темнота была густой и непроницаемой. Я не могу бороться, потому что у меня нет рук, подумала она, захихикала и поспешно подавила смех, испугавшись, что не сможет остановиться. В течение некоторого времени ее забавляла мысль, что она давно уже не в подвале, а просочилась через черный каменный пол, растворилась в грязной слизи. Испугалась за рассудок, глубоко вздохнула и ощутила, как в горле забилось сердце.