Чувство реальности. Том 2 - Дашкова Полина

Рязанцев наконец соизволил повернуться к ним лицом:

— Феликс? Это ничтожество? Погодите, вы сказали, он убил еще одного человека. Кого же?

— Проститутку с подмосковной трассы. Рязанцев закрыл глаза, погладил свои небритые серые щеки, словно хотел проверить, на месте ли харизма, и спросил растерянно:

— А зачем он убил проститутку?

В семь вечера Маша все-таки ужинала в ресторане, но не со Стивеном Ловудом, а с Саней Арсеньевым.

— Где же он раздобыл пистолет? — спросила она, когда они уселись за столик.

— Нашел в багажнике “Фольксвагена-гольф”, под запаской. И счел это особым знаком, поскольку машина была от Вики, решил, что она ему как бы вручила это оружие.

— Он только в трех убийствах признался?

— Пока да. А что?

— Так. Ничего. Каким же образом к нему попала машина Кравцовой?

— Она ее купила за восемь тысяч, а потом увидела шубу тоже за восемь тысяч, о которой мечтала всю жизнь, и решила быстро продать машину.

— Это вам кто рассказал?

— Сам Нечаев. Они вместе зашли в меховой магазин в Столешниковом переулке.

— И что дальше?

— Он давно хотел именно такую машину, у него были эти восемь тысяч.

— Откуда?

— Во время последней пиар-кампании Рязанцева они все хорошо заработали, он в том числе. Он купил ей шубу, опустошив свою кредитку, она оформила ему доверенность на машину, прямо там, в Столешниковом, в ближайшей нотариальной конторе. И в тот же день он обнаружил в багажнике под покрышкой пистолет.

— А дубликат ключа от ее квартиры он сделал заранее?

— Нет. Ему не нужен был ключ. Она сама открыла ему дверь. Дело в том, что на всех их вечеринках он выполнял роль оператора, снимал любительской видеокамерой. В тот вечер Кравцова позвонила ему очень поздно, часов в двенадцать, и попросила привезти срочно кассету, отснятую на дне ее рождения в закрытом клубе, неделей раньше. Он ехал и надеялся, что она позвала его не только из-за кассеты. Он очень давно ждал, когда же она его позовет. Но застал у нее Бриттена. Они посидели, выпили виски, часа в три он стал собираться домой, но тут все вспомнили, что он много выпил, Кравцова предложила ему остаться до утра. Он улегся на диван в гостиной, но не мог уснуть, сначала прислушивался к тому, что происходит в спальне, потом отправился в душ, охладиться слегка, и там, в шкафчике, нашел широкий лейкопластырь, ножницы, упаковку с резиновыми перчатками. Прокрался в спальню, они уже спали. Долго на них смотрел. Сначала выстрелил в Бриттена, Вика проснулась, и он еще целый час над ней издевался, прежде чем убить. Выстрелил он в нее, когда она уже не дышала.

— Погодите, а пистолет? Он что, вошел в квартиру уже с пистолетом?

— Нет. Когда было решено, что он остается ночевать, он спустился вниз, к машине, чтобы забрать из бардачка банку с травяными капсулами для похудания, которые принимал на ночь регулярно, заодно прихватил и пистолет.

— А губная помада?

— Просто взял у Кравцовой, выбрал самую яркую и водостойкую. Потом очень тщательно убрал квартиру, надел на Вику те драгоценности, которые ему больше всего нравились, накрасил ей губы и ушел. А на следующую ночь отправился искать подходящую проститутку, чтобы все повторить, но только уже без пистолета, — Саня замолчал, ожидая, пока официант расставит на столе тарелки с закусками.

Маша мелкими глотками пила минеральную воду. Ему показалось, что стакан в ее руке слегка дрожит.

— Он как-то объяснил, почему ему пришла в голову идея заклеить ей рот лейкопластырем? — спросила Маша шепотом, когда отошел официант.

— Да, он рассказал, что проделал это уже однажды, очень давно, в ноябре восемьдесят пятого. Он служил в армии, в стройбате, строил под Москвой генеральскую дачу. Рядом находился детский санаторий. Завхоз торговала самогоном, и солдаты бегали туда ночами. Там было много красивых девочек. Как-то он получил увольнительную, съездил в Москву, в гостях у какого-то приятеля посмотрел по видео классный триллер про парня, который заклеивал девочкам рты лейкопластырем, насиловал и душил их. Это произвело на него такое сильное впечатление, что он не мог ни спать, ни есть. И однажды украл в медпункте рулон широкого пластыря. Он даже рассказал, почему попал в медпункт. Ему лицо опалило во время сварочных работ. Были небольшие ожоги, сгорели брови и ресницы. Так вот, когда пришла его очередь бежать ночью за самогоном, он прихватил этот рулон, а заодно и ножницы. Попав в санаторий, долго не мог найти завхоза, поднялся на третий этаж и увидел, как воспитательница тащит за руку девочку лет двенадцати, босую, в ночной рубашке. Она была худенькая, беленькая, очень красивая, прямо как в том кино. Его никто не заметил. Он спрятался. Воспитательница завела девочку в какую-то комнату, заперла дверь и удалилась. Он подождал немного, вылез из своего укрытия, обнаружил, что ключ торчит снаружи, вокруг никого, и вошел в комнату, — Арсеньев помолчал, закурил и заметил, что Маша опять стала совершенно белая, как тогда в больнице.

— Что было дальше? — спросила она и налила себе еще воды.

— Девочка дремала, сидя на полу у батареи.

Он заклеил ей рот лейкопластырем. Она врезала ему ногой в пах и выпрыгнула в окно. Что с ней стало потом, он не знает. Он испугался, убежал, больше в санаторий никогда не заходил и потом много лет оставался вроде бы нормальным человеком, пока не обнаружил пистолет в багажнике новой машины.

— Вы не спали всю ночь, — грустно вздохнула Маша, — вы всю ночь его допрашивали.

— Ага, он разговорчивый до ужаса, — ухмыльнулся Арсеньев, — хлебом не корми, дай рассказать о себе, таком необыкновенном и сложном. Недаром же он таскался по всем этим ток-шоу. Но знаете, что самое интересное? Детский санаторий находился в деревне Язвищи, в том же здании, где мы с вами побывали сегодня утром. А фамилия девочки была Григорьева. Нянька ведь при вас рассказывала, как эта Григорьева выпрыгнула из окна третьего этажа в ноябре восемьдесят шестого. Она еще почему-то вас приняла за нее. Интересно, как ее звали, ту девочку? И что с ней стало потом?

Маша сидела, низко опустив голову, и ковыряла вилкой салат.

— Почему вы мне сразу, утром, не сказали про Феликса?

— Потому что вы и так уже все поняли. Несколько минут они сидели молча. Подошел официант, спросил, можно ли подавать горячее.

— Нет, чуть позже, пожалуйста, — сказал Арсеньев, — у нас еще много закусок.

— Почему вы не едите? — тихо спросила Маша.

— Страдаю, — вздохнул Арсеньев, — все думаю о трех тысячах долларов, которые потерял по вашей милости. Надо было взять их у Рязанцева. Я теперь ночами не сплю и представляю, сколько всего мог бы купить на эти деньги.

— Например?

Арсеньев отправил в рот кусок утиного паштета и медленно произнес:

— Новую машину.

— На приличную не хватит, — покачала головой Маша.

— Ну тогда новый костюм. И еще я бы съездил в Грецию на остров Родос.

— Почему именно на Родос?

— Не знаю. Видел картинки в каталоге какой-то турфирмы. И еще я бы купил новый письменный стол, кожаный крутящийся стул, хороший спиннинг, маску для подводного плавания, кроссовки “Адидас”, дубленку и новые зимние ботинки долларов за сто пятьдесят.

— Все, стоп, ваши деньги уже кончились, — улыбнулась Маша.

— Да, действительно, а вроде бы ничего и не купил. Что с вами было в больнице?

— Со мной? В больнице? — Маша сделала удивленные глаза.

— Вы сидели там совершенно белая, а когда эта нянька перепутала вас с какой-то Григорьевой, вы чуть в обморок не упали.

— Я? В обморок? — Маша засмеялась. — Это вы чуть не упали, когда я вам сказала про “Фольксваген-гольф”.

— Еще бы мне не упасть, — хмыкнул Арсеньев и, помолчав, спросил:

— Как вы думаете, Рязанцев заберет жену из больницы?

— Я об этом не собираюсь думать, — Маша нахмурилась и помотала головой, — я просто найду способ связаться с ее детьми и отправлю им подробное послание по обычной почте или по электронной.

Замяукал телефон, Маша долго рылась в сумке, наконец отыскала.

— Где ты? Почему не звонишь? — спросил Григорьев.

— Привет. Со мной все в порядке. Я ужинаю в ресторане, — ответила она по-английски.

— С кем?

— С майором милиции.

— Очень интересно. Скажи, тебе картинки пригодились?

— Конечно! Я же говорила, что я гениальный психолог.

— Машка, не морочь мне голову, я знаю, что убийцу задержали, какой-то Феликс Нечаев, заместитель Кравцовой.

— Да. Он самый, который на картинках.

— Я с ума с тобой сойду, честное слово, — проворчал Андрей Евгеньевич по-русски, — скажи, ты здесь нормально питаешься?

— Я же говорю, что сижу в ресторане, в отличном ресторане, передо мной много разной еды, вкусной и полезной.

Подошел официант и поставил на стол бутылку французского вина “Божоле” 1986 года.