Тверская, 8 - Устинова Татьяна Витальевна

– И по телефону не могут, обязательно лично.

– Лично так лично. А потом?

Тут Рита опять засмеялась.

– Потом у вас обед. Примерно минут пятнадцать, если только Надежда Георгиевна не засидится.

– Да ну тебя, Рита, – сказала Марина и тоже засмеялась. Они работали вместе много лет, понимали и ценили друг друга. – Какой еще обед?!

– В пять встреча с писателем Анатолем Гроссом. Звонил его издатель, очень просил, чтобы вы его лично встретили, Марина Николаевна! Сказал, что будет сегодня в течение дня звонить, видимо, хочет еще и сам просить! Вас соединять?

– Да, – помедлив, сказала Марина. – Да, конечно.

История с писателем Анатолем Гроссом – в прошлой жизни его звали Толя Грищенко – началась довольно давно.

Толя Грищенко, в девяностые годы начинавший как неплохой детективный автор, лет десять назад уехал в Америку и там окончательно понял, что настоящая жизнь есть только в России, а в Штатах все скучно, тускло, фальшиво, и вообще простору мало. Из детективщиков он переквалифицировался в создателя эпических произведений, которые на Западе так и не пошли, несмотря даже на то, что псевдоним у Толи был весьма европейский, а европейские авторы – и псевдонимы! – в Штатах традиционно уважались. Из тусклой и фальшивой Америки Толя по непонятным соображениям все же уезжать решительно не желал, и именно оттуда бомбардировал отчизну «нетленкой». Здесь его издавали, и даже продавали, однако в авторы первой десятки он так и не вышел, и его это, по всей видимости, огорчало.

Марина помнила его разухабистым мужиком, любящим закусить холодную водку сальцем с лучком и черным хлебом, и под это дело порассуждать о скорбных делах, творящихся в отчизне, о гибели литературы как таковой и писателей как писателей. Детективы при этом он строчил, будто из пушки, и очень обижался, когда маститые и увенчанные лаврами литераторы называли его произведения «мусором» и «чтением для метро и сортиров». Толя Грищенко, еще не будучи тогда Анатолем Гроссом, заводился с пол-оборота, кричал, что эти самые писатели так ничего стоящего и не создали, а все написанное ими нужно отправить на помойку – и история уже отправила, и именно туда! Наверное, если бы он продолжал строчить детективы, то прославился бы и вышел в авторы «первой десятки», чего ему очень хотелось, но Толю подкосила очень русская страсть – к мессианству. В конце концов бедолага Толя уверился в том, что чтиво для сортиров и метро действительно никому не нужно, и ударился в «высокое». Для начала он написал роман о гибели планеты – от экологической катастрофы, разумеется. Затем о том, что всех без исключения впереди ждет смерть – мысль не слишком новая и не слишком оригинальная. Про катастрофу еще кое-как прочитали, а про близость смерти почему-то решительно никто читать не захотел, и тогда Толя написал роман мистический. Сей роман на весь мир его тоже не прославил. Дело в том, что доморощенная мистика была никому не интересна, а другую, не доморощенную, голливудскую, Толя писать не умел, да и к тому времени она уже была написана – Стивеном Кингом и Дином Кунцем, которые по определению умели это делать лучше Толи. Тогда пришлось перейти на создание эпохальных и эпических полотен, что Толя и сделал.

Зато в Штатах ему удалось обзавестись свежей американской женой, недавно прибывшей в Новый Свет из Старого, то есть из города Киева. Американская, бывшая киевская, жена родила Толе малютку, что явилось для него некоторым образом потрясением – Толя к моменту отбытия за океан был не слишком молод, а к рождению малютки уже решительно не молод, и заботы о благосостоянии семейства поглотили его целиком.

Благосостояние семьи в Америке полностью зависело от того, как продаются Толины книги в России, в том числе и в книжном магазине «Москва», где Толя собирался нынче общаться с поклонниками.

По причине давнего знакомства придется Марине Николаевне встречать Толю «лично», как выразилась помощница, а Марине не слишком этого хотелось.

Рита продекламировала расписание до конца. Марина почти не вслушивалась, потому что знала – если она что-то забудет или упустит, помощница непременно напомнит и непременно вовремя, и день покатился как снежный ком с горки, набирая обороты и обрастая непредвиденными обстоятельствами, срочными делами и вовсе не запланированными встречами.

Телевизионщики приехали, ясное дело, с многочасовым опозданием, как раз когда в магазин валом повалил народ, и в тесных, уставленных книгами от пола до полтолка залах стало совсем не протолкнуться.

Рита заглянула в кабинет, как раз когда Марина разговаривала по телефону с издателем Анатоля Гросса.

– Да ты пойми меня правильно, Андрей Андреевич, – очень убедительно говорила Марина, а Рита гримасничала в дверях. – Дело не в том, что мы плохо относимся именно к твоему автору! Просто он, как бы это сказать... не наш автор. Он у нас почему-то всегда плохо продается!

Издатель, осведомленный о том, что Гросс продается плохо, тем не менее был абсолютно уверен, что Марина Леденева может продать кого угодно и в любых количествах и если не продает, то только потому, что ей неохота, настаивал на личной встрече, но делал это с осторожностью. Он точно знал, что на Леденеву нельзя давить. Все решения она всегда принимает сама и в соответствии со своими собственными взглядами на жизнь.

– Ну вот есть авторы, которые у нас не идут никогда, и Гросс как раз из тех, кто не идет!

– А кто у вас хорошо идет?

Марина улыбнулась ангельской улыбкой. Хорошо, что издатель ее не видел.

– Вот Памук хорошо идет. Паоло Коэльо. Хмелевская, из тех, кто полегче.

– Паму-ук, – протянул издатель, не уловивший никакой иронии, – так он же этот... как его... Нобелевский лауреат!

– Вот именно, – согласилась Марина, – и тем не менее, продается хорошо. Ты сам знаешь, Нобелевских лауреатов никто, кроме нобелевского комитета, как правило, не читает.

– Марина Николавна, ты меня без ножа режешь! Ну, что тебе стоит, прими ты нашего автора, хоть он и не Памук! А то ведь обидится, выйдет история с географией, ты этих творцов лучше меня знаешь!

– Ну, положим, я не знаю. Откуда мне знать, я просто книгами торгую!

Тут Андрей Андреевич кинулся льстить, славословить, рассказывать, какая она прекрасная, как отлично во всем разбирается, хоть бы и в психологии творцов, и она быстро его остановила. Лесть Марина никогда не любила.

Рита все маялась в дверях.

– Хорошо, Андрей. Я приму его, конечно, только народ от этого все равно не соберется, я тебе точно говорю!.. Если его утешит свидание со мной, я готова.

– Вот спасибо, Марина Николаевна! Вот спасибо! Я бы не стал к тебе приставать, но на самом деле вся надежда только на тебя, а без... – завел издатель, и Марина, прикрыв трубку ладонью, снизу вверх вопросительно кивнула Рите.

– Что?

– Они просят пару залов освободить от людей, – выдала Рита. Глаза у нее смеялись.

– Кто?!

– Телевидение. Им камеры негде ставить. Они говорят, что толпу уже сняли, и теперь им нужно полки и интервью с вами, а они не могут, потому что народу битком!

– Андрей Андреевич, прости, мне надо с телевизионщиками разобраться, – сказала Марина в трубку, – до свидания.

– Ну, что? Закрываем, Марина Николаевна? – спросила Рита.

– Да они с ума сошли, что ли?! Как можно в разгар дня два зала закрыть?!

– Я и говорю, что не можем, но они и слушать ничего не хотят. Они же с телевидения!

– Ну да, – с неопределенной интонацией согласилась Марина, – пойдем, посмотрим?

По узким и тесным коридорчикам, переходящим один в другой – в магазине «Москва» вечно не хватало места, экономили на всем, и особенно на директорских «покоях», – Марина выбралась к тяжелой металлической двери в торговый зал и распахнула ее.

Шум, гул, голоса, сияние ламп, витрин, стеклянных стоек, подсвеченных изнутри, море людей, как будто колышущееся между сияющими берегами. Марина стояла выше – лестничка в несколько ступенек вела во внутренние помещения магазина, – и ей с возвышения хорошо были видны входные двери, в которые валил народ, и с этой стороны даже собралась небольшая очередь «на выход».

Никто не знал, как Марина любила эту самую толпу, втекающую в двери, как ценила, как радовалась каждый раз, что в ее любимый книжный идут люди, значит, все правильно, все хорошо, значит, усилия не пропадают даром!

Потеснив начальницу плечиком, Рита пробежала вперед, чтобы указать Марине дорогу. Телевизионщики были, ясное дело, в самом дальнем и людном зале, где продавались мемуары, беллетристика, детективы и новинки, и добраться до него, особенно в магазинный час пик, было делом непростым.

Возле настенного телефона, над которым висел яркий плакатик, призывающий «позвонить директору», маялся старичок в вылезшем кроличьем треухе, хотя в магазине было тепло, и порыжевшем пальтеце, напомнивший Марине кого-то из давнего и далекого времени. Узловатой рукой он держал трубку, дул в нее, время от времени отрывал от уха и рассматривал тоскливо.