Шарада Шекспира - Солнцева Наталья

Он протянул женщине снимок Лейлы и Кости. Старшая сестра долго держала его в руках, морщилась, кусала губы.

- Кажется, узнаю, - с трудом вымолвила она, глотая слезы. - Лялька здесь такая… веселая. Господи… вы видели ее… мертвую?

Сыщик утвердительно наклонил голову. Знакомый криминалист показывал ему фото. Жуткое зрелище.

- И все же я вынужден повторить вопрос, - мягко сказал он. - Парень на снимке…

- Это артист, - перебила Алия. - Они с сестрой вместе поступали в театральный, там и познакомились. Потом поддерживали дружбу, перезванивались иногда. Костя работал в театре, изредка приглашал на спектакли.

- Более близкого общения между ними не было?

- Насколько мне известно, нет. Это же просто снимок на память, ничего интимного.

- Я понимаю, - вздохнул Всеслав. - Только парень этот тоже убит.

Алия Захарова ойкнула, попятилась.

- Что вы говорите… У-убит?

- Вот именно.

- Но у них с Лялей ничего не было… кажется, - испуганно пробормотала она. - Я уже не знаю, что и думать!

Сыщик задал ей дежурный вопрос о Матвееве и получил отрицательный ответ. Впрочем, как и ожидал.

- Вы сами кого-нибудь подозреваете? Кто мог желать смерти вашей сестре?

Алия развела дрожащие руки. Она выглядела подавленной.

- Пока никого не нашли. Муж говорил, может быть, Ляльку убили из-за сердца? Ну, кому-нибудь понадобилось сердце, дочке миллионера, например, а тот хирург - член банды, которая занимается продажей за границу человеческих органов. Или вся эта клиника! В таком случае дело замнут. Деньги всем нужны, и следователям, и ментам, и… в общем, сами понимаете.

Смирнов не стал с ней спорить, вежливо поблагодарил за помощь, попрощался. Ему еще надо было успеть встретиться со своим старым приятелем, расспросить об Олеге Рязанцеве, бывшем супруге Евы. В таком деле никого нельзя сбрасывать со счетов.

Разговор с сослуживцем по спецотряду получился невеселый. Сидели в небольшом ресторанчике, за шашлыком и бутылкой красного вина.

- Жмут со всех сторон, - полушепотом жаловался сослуживец. - Платят мизер, а работать приходится сутками. Надо было давно из органов уходить. Теперь уже не сорвешься, хочется до пенсии дослужить.

Смирнов молча кивал, наливал вино. Пили без тостов, не чокаясь. Шашлык здесь готовили отличный, и приятель постепенно оттаял.

- Ты-то хоть нормально зарабатываешь? - поинтересовался он.

- Хватает. Так что насчет Рязанцева? Как живет, чем дышит?

Приятель пожал плечами:

- Да все вроде бы в порядке. Недавно майора получил, товарищи по службе на него не жалуются. Хороший мужик, спокойный, надежный, начальству задницу не лижет, никого не подсиживает, пьет в меру. А зачем он тебе?

- Я у него жену отбил, - улыбнулся сыщик. - Теперь навожу справки: мстить он не собирается?

- Ну, ты даешь! Я что-то слышал, думал, брехня. А оказывается, так и есть! Чудеса творятся на белом свете… Но Рязанцев не такой дурак, чтобы из-за бабы карьеру себе портить. Да и женился он, все путем.

- Женился? - обрадовался Смирнов. - На ком?

- На врачихе из медсанчасти. У него с желудком что-то, то ли гастрит, то ли язва. Лечился, лечился - и влюбился! Ха-ха-ха!

Приятель повеселел, жизнь уже не казалась ему сплошной черной полосой. Всеслав заказал еще вина. Сам не пил, наливал собеседнику. Поболтали о том о сем.

- Мне пора, - засобирался приятель. - Спасибо за угощение. Если понадоблюсь, звони. Своим надо помогать.

Они разошлись, и Смирнов поехал в клинику, где вел прием профессор Шкляров. Зачем? Он не задавался этим вопросом. Он находился в тисках полной нехватки времени, и ему было не до пробных шагов, не до дежурной слежки, не до проверки всех версий и вариантов. Каждый час, каждая минута, не говоря уже о днях, могли стать роковыми для Евы.

Тот, в чьих руках она оказалась, пока не предъявил конкретных требований. Это плохой признак… Значит, Потрошитель увлекся своей игрой, он потерял равновесие и становится непредсказуемым. Какие бы условия он ни поставил перед Смирновым, сам никаких договоренностей выполнять не собирается. Нельзя ждать, идти у него на поводу. Единственный выход, благоприятный для Евы, - опередить похитителя, вычислить его, спровоцировать и заставить оступиться.

Смирнов просто собирал информацию, всю, хоть каким-то боком причастную к исчезновению Евы. Убийства Садыковой и Крюковой, тайны семьи Адамовых, гибель актера Марченко, появление тени Дениса Матвеева - это неспроста. Из запутанного клубка данных предстоит вытащить кончик ниточки, которая приведет к Потрошителю.

Всеславу казалось, что он уже уловил зыбкую связь… что-то проскочило, промелькнуло перед глазами, но слишком быстро. Он не успел зафиксировать мысль, остановить ее, выделить из общей массы для пристального рассмотрения.

По дороге к профессору Шклярову сыщик ломал голову, как ему повести себя, чтобы не выдать Адамова, вызвать психиатра на откровенность и получить ответы на свои вопросы.

Потрошителю снились новые сны, каких он раньше никогда не видел.

Принимая на себя чужую роль, нельзя предвидеть, чем это может обернуться. Определенные намерения, поступки и мысли влекут за собой нечто необъяснимое - магию образа. Образ растет, заполняет собой внутренний мир человека и подминает его под себя, если человек слаб. Если же он силен, образ проявляется постепенно, незаметно, но последовательно вытесняя собственные привычки, взгляды и манеру поведения «хозяина».

Возможно, из неведомых, непостижимых переплетений времен и пространств нечто подобное улавливает, узнает и стремится к подобному. Как говорят, рыбак рыбака чует издалека. Раньше Потрошитель над этим не задумывался, пока не вонзил скальпель в первую жертву. Закончив лихое дело, он оторопело посмотрел на свои руки в окровавленных перчатках, на растерзанный труп. Ему пришлось некоторое время потратить на осознание - где он и кто он? Словно с того момента, как он занес над жертвой орудие убийства, и до сих пор в него вселился и действовал кто-то другой. Этот другой удалился тотчас, когда все было кончено. Он тоже смотрел на «дело рук своих» как бы со стороны, удовлетворенно посмеиваясь.

- Это я или не я? - спрашивал себя убийца. - И кто я теперь?

Где, у кого он искал ответа?

- Я - мнимый или настоящий? - завороженно шептал он над залитым кровью молодым женским телом. - Неужели…

Он вскочил и двинулся прочь от проклятого места.

Через пару ночей ему приснился сон: сумрак, запутанные грязные улочки, из туманной мглы выступает фигура элегантно одетого джентльмена, чуждая окружающим его трущобам, пропитанным смрадом гниющих отходов, душной затхлостью борделей и парами опиума…

- Ты ненавидишь порок, так же, как и я, - усмехнулся одним уголком рта джентльмен. - Разве нет? Наша общая ненависть соединила нас, мы созданы друг для друга. Я был дерзок, и меня не поймали! Я совершал свои изощренные преступления, невзирая ни на что. Я убивал в людных переулках, кишащих проститутками, полицейскими и их помощниками. Весь в крови, я ускользал от них… Ха-ха-ха!

Джентльмен наклонился и зашептал:

- Никто так никогда и не узнает, кто я! Полиция Лондона закрыла дело без всяких объяснений. И правильно. Я - тень с берегов Темзы! Прихожу, куда мне вздумается, и ухожу, когда захочу. Я - тень. Всегда найдется желающий впустить меня! Не так ли? Тень неуловима, и в этом прелесть ее существования. Ей нет необходимости заботиться о своей безопасности. Это удел исполнителей - дрожать от страха и заметать следы. Ты умеешь маскироваться, мой друг, возможно, поэтому мой выбор пал на тебя…

Фигура джентльмена растворилась в клубящемся над Темзой тумане, сделав на прощание изящный полупоклон. А новоявленный Потрошитель проснулся в холодном поту, долго не мог прийти в себя, ловя ртом воздух.

- Ах ты, черт! - пробормотал он, когда дар речи вернулся. - Черт!

Он встал с постели и подошел к окну, распахнул его, в лицо ударила косая ледяная крупа. На востоке небо чуть посветлело, и бледное зарево рассвета показалось ему зловещим предзнаменованием.

Он посмотрел на свое тело, на руки, усомнившись в содеянном.

- Могу ли я остановиться? - беззвучно промолвил он, ни к кому не обращаясь.

И понял, что не может. Придется идти до конца. Он уже ощутил вкус крови, предсмертный ужас жертвы проник в его сердце, словно опиум в задымленной лондонской курильне.

Сам того не ожидая, он повторил шутовской полупоклон джентльмена: опомнился, выпрямившись, со свистом втянул в себя воздух. Вот это да! Он что, становится чужим самому себе, перенимает чьи-то манеры? Холодная дрожь прокатилась по его телу, которое теперь уже не совсем, не полностью принадлежало ему. Чушь! Такого не бывает. Временное помрачение рассудка - от усталости, от многолетнего существования на грани нервного срыва.

Он перестал анализировать мысли и поступки, отделять свои от «чужих». Это давалось ему все труднее. Существо-тень начало жить в нем, не давая о себе знать до определенного момента. Короткий, упоительный акт кровавой драмы, и Тень уходила со сцены, оставляя его на месте преступления, опустошенным, измотанным до крайности. Он вступил в сговор с Тенью, согласился предоставить ей себя для осуществления ее желаний. Он запутался в ее липкой, прочной паутине, как легкомысленная мушка, позволяя ей питаться своими соками. Он уже не помышлял о свободе.