Купель Офелии - Брикер Мария

– Конечно, конечно… Не переживай, Сень… – залепетал Терехин, косясь на пистолет и прикидывая, как лучше выбить пушку из рук Лукина.

– Вот еще что хотел сказать… Кристину твою я не убивал. У меня все строго по сценарию.

– Отдай пистолет, Сень, – умоляюще попросил Ванька.

– Не могу. Шоу еще не закончено. И ты даже представить не можешь, какой оглушительный у него будет финал, – улыбнулся Семен. Склонился к уху друга и прошептал: – Я решил, что будет круто окончить постановку флеш-беком. Помнишь, с чего все началось?

– Нет! – закричал Ванька.

Но было поздно. Лукин поднес пистолет к виску и нажал на спусковой крючок.

«Он – вор! Он украл мою жизнь!» – стучало в мозгу. Голова кружилась, руки тряслись. Ванька, не мигая, смотрел на распластанное тело Семена, на его красивое есенинское лицо, русые кудри, испачканные кровью, синие застывшие глаза и сжимал кулаки. Неправильно все! Все неправильно! Ему хотелось схватить пистолет, пойти и застрелить выродка папашу, Лукина-старшего, но он не мог нарушить обещание, данное другу. Пусть все будет так, как мечтал Семен. Только вряд ли убогий Антон Сергеевич по достоинству оценит постановку сына.

Помимо воли в голове заплясали слова из шарады графа Беркутова: «Сей господин галантен с виду. Он носит шляпу и пенсне. Не молод и не стар. В обед пьет водку. Курит трубку. По вечерам кутит в «Яре»; «Второй слог – Он. Не буду Вас морочить. А первому Вы сами, любовь моя, определенье дайте»; «Все вместе будет ночь и ветер. Прощальный ветер моих дней». Он – вор! Вор – он! Ворон – любимый конь графа, быстрый, как ветер, черный, как ночь, погибший от неизлечимой болезни незадолго до самоубийства Беркутова и похороненный в склепе за конезаводом в возрасте тринадцати лет. Вот и весь ребус! Вероятно, княгиня все-таки любила своего мужа, раз не смогла разгадать шараду и найти журнал.

– Что стоишь, Вань? – окликнула его Галочка. Он вздрогнул и вернулся в реальность. – Семен же ясно сказал, что Кристину не убивал. Неужели ты до сих пор не понял, где ее искать? Третий владелец имения поехал кататься на лошади и не вернулся. Соображай!

– Господи, Кристина в лошадином склепе… – выдохнул Ванька. Бросился к двери, обернулся.

– Иди! – махнула рукой Галина, подползла к Семену и положила его голову себе на колени. – А я побуду с ним. Мне надо попросить у него прощения.

Могильная плита поддалась не сразу. Наконец упала на бетонный пол и раскололась пополам, разделив ребус Зебельмана на две части.

– Какого хрена ты так долго меня искал? Я же кормящая мать! Знаешь, как неудобно в гробу сцеживаться? – чуть слышно сказала Кристина и швырнула ему в физиономию книгу в кожаном переплете.

Он подхватил девушку на руки и крепко прижал к себе, успокоил, что с Офелией все в порядке.

– Поздравляю, ты первая нашла журнал, – улыбнулся Ванька.

– Угу. Когда я пришла в склеп и меня чем-то тяжелым по башке шарахнули, а потом засунули в гроб, у меня как раз появилось полно времени на поиски. Я стала царапать крышку изнутри, пытаясь выбраться, и выковыряла книгу. Получается нечестно, да?

– Очень даже честно, – рассмеялся Ванька. – Ты лучше расскажи, что тебя сюда понесло?

– Я же готка! Меня ко всему такому страшно тянет – кладбища, склепы, надгробия… Выглянула я в южные окна и увидела склеп. Покормила Офелию, закинула ребенка тебе и решила прогуляться пару минут… для вдохновения. Нагулялась на всю жизнь!

– Сильно испугалась? – спросил Ванька, нежно целуя шрам на скуле.

– Ерунда, давно мечтала полежать в гробу. К счастью, лежать пришлось без дохлой коняшки. И потом, меня грел журнал Беркутова. Я верила, что его непременно найдут, а значит, найдут и меня! – с бравадой заявила Кристина, положила ему голову на плечо и заплакала. Сначала тихо, потом сильно, навзрыд. Терехин вынес ее из склепа на воздух, сел, посадил девушку к себе на колени, погладил по волосам и долго утешал, пока она не успокоилась.

На горизонте замаячила Тень Командора в лице Руса Белгородского. Для человека, которого совсем недавно треснули по башке металлической трубой, он бежал к склепу довольно бодро, и выражение его физиономии ничего хорошего не обещало. Ванька снял Кристу с колен, спрятал в карман очки, встал и приготовился получить в пятак. Белгородский впечатался в Терехина и сгреб его в объятия.

– Спасибо, – запыхавшись, сказал он, отшвырнул обалдевшего Ваньку и рухнул перед Кристиной на колени. – Доченька, как ты меня напугала! Если бы ты знала, как ты меня напугала!

– Доченька? – Кристина с удивлением посмотрела на Белгородского. – Папарус, ты никогда меня так не называл.

Белгородский пожал плечами.

– Дурак был. Я ведь твой настоящий отец, Кристина. Только мне было страшно признаться. Твою маму я очень любил. У нас был трогательный роман. Я – молодой нищий актер, с горящим взором и бешеным желанием покорить мир. Она – скромная студентка педагогического вуза, мечтающая учить детишек. Актерская карьера у меня никак не складывалась, я бесился от безнадежности. Она утешала и сулила мне великое будущее, внушала веру в себя. С ней я чувствовал себя великим, гениальным, способным свернуть горы. Я сделал твоей маме предложение, но неожиданно получил «оплеуху». Твоя мама заявила, что не собирается связывать свою судьбу с неудачником. Нокаут ниже пояса, я был раздавлен и убит. Не знал, как жить дальше. А подле меня в то время крутилась одна богатая американка в возрасте – ходила на мои спектакли, посылала цветы, навязчиво звала уехать с ней в Штаты, сулила золотые горы и голливудскую славу. Твоя мама об этом знала, я с ней делился всем. Ухаживания заокеанской дамочки я воспринимал с юмором, но когда твоя мама дала мне от ворот поворот, от отчаяния и злости женился на своей поклоннице и уехал с ней. И только спустя годы понял, что твоя мама отшила меня, желая обеспечить мне счастливое будущее. Она верила, что меня ждет успех, и пожертвовала собственным счастьем ради моей карьеры. Все заранее просчитала и отошла в сторону. Глупышка! Да я бы все отдал, лишь бы снова уткнуться носом в ее колени! Никакие деньги и слава не стоят настоящей любви. Донателла говорила чушь. Твоя мама тебя не бросала, она умерла от пневмонии, когда ты была еще совсем крохой. Прости меня, Кристина, я понятия не имел, что ты родилась. Случайно узнал, когда тебе уже исполнилось пятнадцать. Прости, что не рассказал ничего с самого начала.

– Смешной ты, пап. Думаешь, я этого не знала? – хмыкнула Кристина, украдкой смахивая слезинки с ресниц.

– Откуда?

– Отсюда, – Криста приложила ладошку к груди.

К склепу стал стекаться народ. Мотя с Офелией, Казимир, Зебельман, Галочка и Филарет. Казимир с Филаретом волокли тело Лукина-старшего. Под глазом режиссера сверкал свеженький фингал, но отчего-то Ваньке показалось: этим подарком от Белгородского дело не закончится.

Кристина тут же подхватила Чебурашку, расцеловала и приложила дочку к груди.

Последним прибежал возбужденный Хлебников.

– Вечно я торможу, блин! – недовольно сказал он. – Ведь почти допетрил, что фолиант здесь. Дайте хотя бы в руках подержать, – завороженно глядя на книгу, попросил Пашка. Вцепился в журнал графа Беркутова, помусолил палец и зашуршал пожелтевшими страницами. – Нашел! Нашел рецепт! – завопил Хлебников. – «Возьмите березовый деготь, гвоздичное и касторовое масло, смешайте в равных долях и покройте лошадь целиком, дабы места живого не имела», – зачитал он с выражением. И заржал, как конь. – Жесть! – продолжая хохотать, воскликнул Павел. – Антон Сергеевич, дорогой, стоило ли так напрягаться из-за рецепта обычного репеллента?

Лицо Лукина вытянулось. Режиссер побледнел и осел на траву.

– Молодец граф! – хлопнул в ладоши Казимир. – От такой вони все кровососущие твари разлетелись от конезавода на километр. Вот эпидемия и притихла. Ильин был прав.

– Где он, к слову? – спросил Ванька.

Со стороны конезавода послышался какой-то шум. Все обернулись. С крыши вспорхнула огромная птица, и крик венеролога-изобретателя разорвал тишину.

– Лечу! – вопил во все горло Илья Ильич, размахивая крыльями. – Лечу!!!