Купель Офелии - Брикер Мария

Ванька замолчал и уставился на Хлебникова, ожидая, что тот разразится ругательствами, но реакция Павлика оказалась непредсказуемой.

– Прикольно! Вдруг именно она возьмет главный приз? – радостно подпрыгнул тот на стуле.

– Ты, кажется, готов тетку на эшафот отправить ради презренного металла, – ехидно заметил Терехин.

– В глубине души она всегда мечтала стать звездой. Так пущай хоть на старости лет попробует, – не заметил колкости Хлебников и зарумянился от возбуждения, словно его тетя уже взяла главный приз.

– Мотя не тянет на белую ворону, – лениво встрял Лукин, потирая вихры на затылке, куда недавно опустилась Ванькина ладонь. – Чудинки в ней не хватает.

– Добавим, – деловито сказал Павлуша. – К тому же вы не все про нее знаете.

– Неужели твоя Тетямотя пьет кровь убитых младенцев, а по ночам режет кроликов?! – заорал Лукин.

– Ну… почти угадал, – загадочно сообщил Хлебников. – Матильда коллекционирует речи военных диктаторов на виниле.

– Офигеть! – потрясенно воскликнул Сеня. – На хрена ей речи диктаторов?

– Прется она от них, что тут непонятного, – хихикнул Ванька, пытаясь избавиться от неловкости. Ощущение возникло, словно он заглянул в чужую спальню. Странности посторонних людей спокойно воспринимал, но Тетямотя была своей и пироги пекла классные.

– А студенты ее уткой называют, – не унимался Хлебников, – потому что она крякает, когда волнуется и когда…

– Сексом занимается, – перебил друга Сеня и заржал во все горло.

– Дубина тупоголовая! – наконец обиделся за тетку племянничек и… напрягся, сдерживая хохот. Ванька тоже прыснул, живописно представив интеллигентную Матильду крякающей в момент любовных утех. – Мотя не крякает во время секса, – сдув щеки, защитил тетку Пашка. – Она вообще сексом не занимается. Лет двадцать, точно.

– В таком случае однозначно утверждаем кандидатуру Тетимоти на роль белой вороны и переходим к следующей, – заявил Лукин. – Твоя очередь, Пашутка. Мы с Николаем Васильевичем своих кандидатов выдвинули.

Хлебников напряг извилины.

– Что-то у меня кризис жанра. В голову только Кристина лезет, но боюсь, Белгородский ее кандидатуру вряд ли одобрит.

– М-да, тут без вариантов, хотя белее вороны не придумаешь. – Лукин намотал вихор на палец и почесал наморщенный лоб. – Может, у нее подружка есть или друг? Такие же, как она.

– Таких, как она, больше не существует в природе. Наша Криста – уникум. И вообще, давайте обойдемся без готов. Креатива в них никакого нет, только понты, – нервно сказал Терехин. – Лучше вернемся к поиску в Инете. Вот, например, один мой френд описывает своего соседа. Ильин Илья Ильич – мужчина средних лет, рыжеволосый, лохматый. Очки старомодные, одно стекло треснуто, пальто в клеточку зимой, летом засаленный костюм фабрики «Большевичка», купленный в ГУМе еще во времена расцвета социализма, нечищеные ботинки, белые носки. В руках вечно таскает саквояж, а из него торчит веник, причем в баню ходил лет сто назад. Руки постоянно что-то теребят. Речь правильная, грамотная, но когда говорит, замирает время от времени, вроде как задумывается, а потом теряет нить разговора.

– Классический образец чудика, но что-то он мне не катит. Скучно. – Пашка зевнул в подтверждение своих слов. Вслед за ним зевнули и все остальные. Но Хлебников на всякий случай уточнил: – А чем он занимается-то?

– Написано – изобретатель, а что конкретно изобретает – не указано. В свободное от изобретений время работает доктором в районном КВД.

– Круто! Такие обычно изобретают вечный двигатель или машину времени, – хихикнул Лукин. – Может, это самое, все-таки возьмем «классика жанра» в команду?

– Ладно, пущай будет доктор-изобретатель, так и быть, – согласился Хлебников, делая пометку в блокноте.

– Слушайте еще. Математическое светило Григорий Зебельман. Неприметный мужчина с наметившейся лысинкой и тихим голосом, катастрофически вежливый, бессребреник – отказался от нескольких наград за свои научные открытия. Живет с мамой на ее пенсию, не имеет женщины, зато имеет одно, но великое хобби – собирает бабочек-альбиносов.

– Блин, вот придурок! – хмыкнул Лукин.

– Ты про бабочек или про отказ от премий? – ехидно спросил Ванька.

– Хватит ко мне цепляться! – неожиданно разозлился Сеня. – Морду мне набей, в конце концов, и успокойся. Я же не лез к тебе, когда ты всех классных телок у меня из-под носа уводил!

Терехин ужасно растерялся, даже утратил способность говорить. Он и не предполагал, что Семен страдает.

– А чего? – громко сказал Хлебников, чтобы разрядить обстановку. – Философ, вернее, философиня есть, поэтесса-акушерка имеется, изобретатель-венеролог в наличии. Берем математическое светило для комплекции.

– Тогда и вот это чудо природы надо взять, – снова уткнулся носом в компьютер Ваньки. – Родион Буденый…

– Красиво, дальше можно не читать, – хихикнул Хлебников.

– Дальше интереснее. Возраст – 31 год. Журналист районной газеты. Пишет обзоры о социальной несправедливости и отвечает на письма в рубрике «Наши читатели интересуются». Причем, сам вопросы сочиняет, а потом на них отвечает. Одевается в брючата, еле доходящие до щиколоток, натягивая их чуть ли не до подмышек. Обязательно – белая, но жутко грязная на воротнике рубашка и галстук на резинке. Дезодорантом не пользуется принципиально. Летом находиться с ним рядом невыносимо чисто физически. Плюс аромат носков. Обувь невероятная, не по погоде и не по сезону. Однажды пришел на работу в кирзовых сапогах. При малейшем намеке на что-то, порочащее его («Родион, вы немного опоздали»), начинает дико и визгливо орать, брызгая слюной. Заткнуть эту истерику невозможно. Зрение у Родиона минус 15, то есть слеп, как крот, но очки не носит, ибо беспокоится, что они ухудшат его внешность. В маршрутки вваливается, как куль с картошкой. И не всегда в ту маршрутку, которая ему нужна.

– Я – за. Что-то мне подсказывает: вонючка Буденый возьмет главный приз, – хихикнул Лукин.

– Ни фига, главный приз возьмет Мотя, – возразил Хлебников не то в шутку, не то всерьез. – Слушайте, а я, пожалуй, еще и Казимира в шоу приглашу, чтобы Моте не скучно было. У нас ведь нет миллионера-повара, а любовная интрига нам не помешает.

– Ага, так он и согласится, – усмехнулся Лукин. – Бросит все дела и прилетит из Майами, чтобы в сомнительном реалити поучаствовать.

– Ради встречи с Матильдой прилетит. Она мне тут звонила на днях, рыдала – ей визу в Штаты не дали. Так что наше шоу – отличная маза им встретиться и воссоединиться, – деловито заявил Хлебников и вывел в блокноте под цифрой пять: Казимир Х., 55 лет, интраверт знойной наружности, миллионер-кулинар.

– Отлично! – возбужденно заерзал на табуретке Ванька. – Занятная компашка собирается. Я нашел еще одного в копилочку. Филарет М., 45 лет, художник, волосы не стрижет из принципиальных соображений – боится потерять связь с космосом. Не пьет, не курит…

– Непьющий художник? Жесть! Таких не бывает, – встрял Хлебников, с азартом записывая данные следующего кандидата.

– Не перебивай, – усмехнулся Ванька. – В любую погоду ходит в семейных трусах, за что неоднократно привлекался. Зимой ежедневно бегает босиком по снегу и занимается физкультурой на школьном дворе, летом медитирует. Вегетарианец. Вдовец, имеет троих дочерей, из коих две ушли в монастырь, третья же выбрала иной путь – в четырнадцать лет переспала со всем районом, а сейчас тусит где-то на Ленинградке, подрабатывает телом.

– Бывают же такие придурки, все семейство свое изжил, – вздохнул Пашка.

– А я вот чего подумал… – Ванька встал, выпил воды из чайника и хлопнул его на плиту. – Чудак почему-то непременно видится добрым, хотя, скорее, это лишь желаемое, а не действительное… Вряд ли чудак может быть по-настоящему добр, он ведь живет в каком-то своем измерении и немножко отстранен от реалий. Опять же, почему-то часто чудаки видятся безобидными. Но скорее, они всего лишь в особой группе риска, потому что заняты чем-то своим и не обращают внимания на внешние угрозы. Однако сами обидеть, если подумать, могут с такой же вероятностью, а то и с большей, чем все прочие. Может, правда, умысла злого у них будет меньше.

– Все, поручику больше не наливать, – хохотнул Лукин. – Эк тебя в философские дебри занесло!

– Я бы еще бабку в шоу пригласил, – не оценил Ванькиного пассажа Хлебников. – У нас во дворе есть нищенка профессиональная, днем попрошайничает, вечером бродячих кошек «вискасом» кормит. Они к ней со всего района сбегаются.

– Я тоже такую знаю, – закивал Терехин. – В соседнем подъезде живет. Она детей клюкой фигачит, чтобы под окнами не орали, кипятком их окатывает, а кошек и собак дворовых кормит, ласкает, целует в пасти. Странное переплетение извилин, да? Мне раньше всегда казалось, что те, кто любит животных, непременно должны любить детей, ведь животные – совсем как дети… – Ванька немного помолчал. – Короче, оставим эти типажи для следующего реалити. У меня только что новая гениальная идея родилась. Мы соберем бомжей, отмоем, накормим и с помощью стилистов их всех преобразим в нормальных людей по типу передачи «Модный приговор». Прикиньте, какое шоу получится!