Гибель веры - Леон Донна

– Ну ладно, ладно, знаю, особых доказательств нет, – пошел он на компромисс.

Паола все не оборачивалась, и он уступил:

– Ну ладно, доказательств нет. Но тогда откуда взялся слух, что она крала деньги и толкнула старика? И почему ее сбили и оставили у дороги?

Паола открыла пачку кукурузной муки, стоявшую тут же, у кастрюли, взяла горсть и заговорила, а сама тонким ручейком сыпала муку в кипяток из одной руки и помешивала в кастрюле другой:

– Могли просто сбить и уехать. А одиноким женщинам больше делать нечего, как сплетничать.

Брунетти был поражен, даже рот открыл:

– И это говоришь ты, считающая себя феминисткой? Не дай мне бог услышать, что феминистки говорят о тех, которые живут одни.

– Вот это я и имею в виду, Гвидо. Все равно – женщины или мужчины. – И ничуть не опасаясь возражений, продолжала сыпать кукурузную муку в кипящую воду, тихонько помешивая. – Оставь людей надолго одних, и все, что они смогут – сплетничать друг о друге. А еще хуже, когда не на что отвлечься.

– На что-то вроде секса? – Это он попробовал ее шокировать или хотя бы насмешить.

– Особенно – если нет секса.

Она наконец перестала добавлять кукурузную муку, а Брунетти стал обдумывать то, что они сейчас тут наговорили.

– Помешай, а, пока я соберу на стол? – Отошла, освободив ему место у плиты и протянув деревянную ложку.

– Я лучше накрою на стол. – И открывая буфет стал не торопясь доставать оттуда тарелки, стаканы, ложки и вилки. – А салат будет?

Когда Паола кивнула, он вытащил четыре салатные чашки и поставил на стойку.

– Что на десерт?

– Фрукты.

Он достал еще четыре тарелки, сел на свое место и взял стакан; отпил.

– Ладно, может, это был несчастный случай и не исключено – совершенно случайно о ней дурно говорят в доме престарелых. – Поставил стакан и налил еще вина. – Ты так думаешь?

Она еще разок помешала поленту и положила деревянную ложку поперек кастрюли.

– Нет, я думаю, кто-то пытался ее убить. И кто-то запустил эту историю про деньги. Все, что ты когда-либо рассказывал мне о ней, свидетельствует: невозможно, чтобы она крала или лгала. И сомневаюсь, что те, кто знают ее, поверят в это. Только если эта история исходит от кого-то облеченного властью. – Она взяла его стакан, отпила и поставила на место. – Забавно, Гвидо, что я сейчас слушала то же самое.

– Что «то же самое»?

– В «Цирюльнике», замечательная ария – только не перебивай меня и не говори, что там полно таких. Я о той, где этот, как его… Дон Базилио, учитель музыки, говорит о клевете, о том, как она разрастается и как в конце концов тот, кого оболгали… – и Паола ошеломила Брунетти, пропев последние слова басовой арии богатым сопрано: – «Avvilito, calpestrato, sotto il pubblico flagello per gran sorte va а сrераr» ^[26]

Она еще не допела, а дети уже торчали в кухонных дверях, глядя в изумлении на мать. Когда Паола замолкла, Кьяра выпалила:

– Мама, а я и не знала, что ты так поешь!

Паола посмотрела не на дочь, а на мужа и ответила:

– Всегда есть что открыть для себя в людях, которых вроде бы хорошо знаешь.

К концу трапезы всплыла тема школы, и с неизбежностью перехода дня в ночь Паола спросила Кьяру про уроки религии.

– Я бы не стала на них ходить. – И Кьяра взяла яблоко из вазы с фруктами в середине стола.

– И почему вы не разрешаете ей не ходить туда?! – вмешался Раффи. – Все равно пустая трата времени.

Паола оставила его высказывание без внимания.

– Почему ты так говоришь, Кьяра?

Та лишь пожала плечами.

– Уверена, что у тебя есть дар речи, Кьяра.

– Ой, хватит, мам! Когда ты начинаешь говорить со мной таким тоном, я уже знаю – ты не станешь слушать ничего, что я скажу.

– И что же это за тон, позвольте узнать? – осведомилась Паола.

– Вот этот самый! – отбрила Кьяра.

Паола безмолвно обратила взор на мужскую часть семьи в поисках поддержки – недозволенная атака со стороны младшего чада, – но встретила столь же молчаливое суровое осуждение. Кьяра, пригнувшись, чистила яблоко, кожуру снимала единой полоской, ее уже хватило бы, чтобы протянуть через стол.

– Извини, Кьяра, – проговорила Паола.

Та метнула на нее взгляд, удалила остаток кожуры, отрезала кусок яблока и положила на ее тарелку.

Брунетти решил – время возобновить переговоры:

– Почему ты не хочешь ходить на занятия, Кьяра?