Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Вознесенская Юлия Николаевна

За соседний с нею столик уселся полный немолодой немец чиновного вида, типичный «белый воротничок» баварского образца, т. е. более элегантный, чем представители его класса в других землях Германии, исключая разве что Западный Берлин. Небрежным жестом кинув на стол свежий выпуск «Мюнхенер Меркур», он поставил поднос, на котором стоял прозрачный пластиковый стакан с кинговским пивом. Потом сел, развернул гамету и стал читать, потягивая свое дешевое пиво с таким удовольствием и достоинством, как если бы это было достопочтенное монастырское пиво в тяжелой стеклянной кружке. Случайно рассеянный взгляд Юриковой встретился с его ясными голубыми глазами, и баварец ей приветливо улыбнулся. Юрикова чуть нахмурилась и отвернулась. Чиновник ничуть не обиделся и перевернул странницу газеты. Тут к его столу подошла старая бродяжка с двумя большими пластиковыми сумками, набитыми каким-то барахлом. Низким сиплым голосом она спросила, свободно ли место за его столом, на что тот ответил бодрым «яволь!» и мягкой улыбкой. Бродяжка поставила свои мешки под стол и пошла в закусочную. Через несколько минут она вернулась с таким же, как у него, прозрачным стаканом пива и большим пакетом жареного картофеля фри, уселась и принялась за свой скромный ужин. Длинные брусочки картофеля она брала не предназначенной для этого пластиковой вилочкой, а прямо рукой в черной кружевной перчатке с дыркой под большим пальцем. Не сняла она и нелепой приплюснутой шляпки с ветхой вуалеткой; клочья вуалетки спадали ей на нос, и она отдувала их, отправляя в рот золотистые палочки. Комический и жалкий вид бродяжки ничуть не смущал соседа: делая очередной глоток пива, он вежливо приподнял свой стакан и сказал ей: «Прозит!» Старушка в ответ кивнула со скромным достоинством, приподняла в ответ свой стакан и деликатно из него отпила.

Странная эта пара за соседним столиком невольно привлекла внимание Юриковой, и она не заметила, как сзади к ней подошел тот, кого она ожидала.

— Здравствуй, Малыш! — Каменев нагнулся, чтобы поцеловать ее, но она отстранилась.

— Здравствуйте и давайте, пожалуйста, без этого. Вот ваши очки, я починила их, — она пододвинула к нему черный футляр.

— Ох, слава Богу! Я без них чувствовал себя в Париже, как в Лондоне.

— То есть?

— Видел все в сплошном тумане!

— А! Очень вам сочувствую.

Каменев надел очки, и лицо его сразу стало уверенным.

— А почему ты говоришь мне «вы»? И почему мне нельзя поцеловать тебя?

— Потому что я этого не хочу.

— Малы-ыш! Что за муха тебя укусила?

— Никто меня не кусал, и я вам не малыш.

— Ох! Как я не люблю, когда ты такая…

— Какая?

— Вздорная и колючая. Тебе не кажется, что это будет звучать глупо, если мы с тобой станем обращаться друг к другу на «вы»?

— Мне — не кажется. Садись, пей свою колу и выкладывай, зачем я тебе понадобилась?

Каменев устало вздохнул, грустно улыбнулся и сел.

— Вот видишь, ты и сама не выдерживаешь своего надуманного «вы». К чему все это, Анна? У нас наступило тяжелое время, все наше будущее зависит сейчас от того, как мы с тобой переживем это трудное настоящее. Почему ты хочешь еще омрачить его?

— Настоящее… Будущее… Ах, Костя, неужели ты так до сих пор и не понял, что ничего этого у нас нет — ни настоящего, ни будущего! А есть у нас только прошлое, которое надо поскорей забыть и теперь уже забыть навсегда.

— Нет, мой любимый и вздорный Малыш! Впереди у нас целая жизнь и бездна счастья. Это только сейчас нам тяжело, это самое страшное время с тех пор, как я пришел к тебе на Суворовский, — а ведь нам и тогда было нелегко.

— Лучше бы ты не приходил тогда и не приезжал потом, Костенька! Дождалась…

— Бедная моя Анна! Ты еще не знаешь, чего ты дождалась и что нам еще предстоит пережить. — Каменев снял очки и закрыл лицо руками.

— Еще?! Нет, Костя, больше я ничего переживать не намерена. Мне это не нужно! Ты слышишь — не нужно!

— Малыш, но это же — любовь!

— Нет, не любовь — это бесовщина какая-то! Нас словно кто-то водит по кругу: мы сходимся, расходимся и снова возвращаемся к той же самой безысходности. С меня довольно, Костя. Ты должен сегодня же забрать у меня свои картины, и на этом — кончено. Хватит, хватит, хватит с меня! Мне надо книгу писать, а не тратить жизнь на бесконечный роман с тобой. Эдак я сама скоро начну женские романы писать…

— У тебя не получится, — вздохнул Каменев. — Ты слишком холодна для этого, Анна.