Тамбур - Малышева Анна

Она переложила трубку к другому уху:

— Ну и что же вы решили?

— А поедем на Новый год на дачу, — отозвался тот. — Это я так решил, но жена, понимаете, она…

— Да-да… — благожелательно отозвалась Галина, аккуратно положила трубку на стол и уставилась в телевизор. Как раз начинался фильм, который она очень любила. Это была французская комедия, что уже о чем-то говорит, но для Галины этот фильм имел еще и свой особый шарм. Весь сюжет крутился вокруг телефона доверия, сотрудники которого попадали в самые нелепые и даже криминальные передряги. Фильм, как правило, показывали под Новый год, поскольку действие в нем тогда и происходило. На этом канале и в этом переводе фильм назывался «Дед Мороз — отморозок». Ей случалось видеть и варианты, которые именовались «Дед Мороз — придурок», «Сумасшедший Дед Мороз» и «Дед Мороз — ублюдок».

«Как и мои клиенты, — подумала она, с удовольствием стряхивая туфли и располагаясь перед экраном. — Как ни назови — в сущности — одно и то же».

Трубка что-то невнятно бормотала, но Галина даже не собиралась к ней прикасаться. Клиент отлично мог поговорить сам с собой. Так ему даже больше нравилось

Татьяна вернулась домой рано утром в четверг — точно, как и рассчитывала. Ей было даже немного жаль, что командировка в Тамбов заняла так мало времени.

Сейчас уйти с головой в работу — было бы самое лучшее. К тому же, находясь в чужом городе, живя в гостинице и общаясь с незнакомыми людьми, она все меньше думала о Диме. А если и вспоминала дикую сцену, разыгравшуюся неделю назад (всего неделю!), то видела все в ином свете. Один раз ей даже стало смешно. Ну в самом деле — есть над чем улыбнуться: двое взрослых людей в постели и девчонка на пороге. Классический фарс! Вот если бы явилась не Маша, а жена Димы — тут была бы уже драма. Хотя, тот и говорил, что они с женой равнодушны друг к другу "Может, врал? — Татьяна небрежно выбрасывала из чемодана скомканные вещи. — Впрочем, мне все равно.

Пускай отдаст деньги Срок — до конца воскресенья.

А ловко мне удалось нажать на него с распиской. Сперва разорался — никогда! Потом на попятную. И ведь всегда был такой, я это видела, нужно было понимать, с кем имею дело. О браке размечталась, дура! С кем?!"

Звонки в такую раннюю пору были для нее делом обычным. Как у многих незамужних женщин, посвятивших себя карьере, у Татьяны не было понятия о личном времени, так что звонили ей «по делу» в любое время суток. Она взяла трубку и в первую минуту не узнала голос. Потом удивилась:

— Маша? Что-то случилось?

— Кое-что, — нервно ответила девушка. — Я звонила вам и вчера, но никто не ответил.

— Я была в отъезде. Так в чем дело? — Татьяна нахмурилась и поворошила свободной рукой оставшееся тряпье в чемодане. Где-то там должен был лежать халат, но его не было. Не было и среди разбросанных на кровати вещей. «Так и есть — в купе забыла! Черт, и не в первый раз чего-то лишаюсь!» Пропажа халата в этот миг волновала ее куда больше, чем неожиданное появление Маши, но после следующих слов девушки она обо всем забыла.

— Он просит дать против меня показания?! — Татьяна опустилась на край постели.

— И еще взятку предлагает! — Ей, показалось, что девушка очень испугана. По крайней мере, голос звучал именно так — будто у человека, столкнувшегося с чем-то страшным. — Сперва подарил кольцо, но я не взяла. Потом обещал тысячу долларов, если я пойду к вам и скажу все, как он просил. Что заходили к вам два раза, первый — с ним, второй — уже без него.

Ив первый раз трупа на кухне не было, а во второй раз — был.

— Пойдешь ко мне? — Татьяна не впала в панику.

— Уж в чем, в чем, а в собственной невиновности она была уверена. — Не к следователю, а ко мне?

Именно! И я не понимаю, зачем ему это нужно, пи он не убийца!

Женщина фыркнула — трубка едва не вывалилась на пол:

— Он-то?! А зачем ему было убивать этого преподавателя?

— Тогда зачем врать?! Зачем обещать мне такие деньги за пару слов?

"Самое интересное, — подумала Татьяна, — слова эти предназначаются только для меня. И глупо все как — подкупает девчонку, чтобы та соврала про труп!

Да она и Боровина-то никогда в жизни не видала! Описать не сможет, сразу провалится! Он хочет меня подставить каким-то образом, это очевидно".

Теперь она стыдилась, до яростного шума в ушах стыдилась, что когда-то могла доверить этому человеку свою любовь, надежды и деньги. «И даже деньги! — цинично отозвалась у нее внутри „деловая“ часть ее натуры. — Потому что любовь и надежда отрастают заново, как хвост у ящерицы, а вот насчет денег…»

— Мне думается, — медленно проговорила она, собираясь с мыслями, — что особо волноваться не стоит.

Ты отказала ему?

— Я от него убежала!

— Ну это уж крайность. Чего его бояться? Что он не убийца "(-за это ручаюсь. Но он что-то задумал против меня, уж слишком грубо я с ним себя повела в последний раз и…

«А откуда он возьмет деньги на уплату Маше? Клялся, что все вложено в дело. И зачем ему эти ее показания?»

— Он собирается меня шантажировать, — сказала она наконец. — Используя тебя и твою ложь. К следователю не сунется — это уже будет дача ложных показаний. Да и ты достаточно умна, чтобы не лезть за решетку. Ему нужно напугать меня, а уж зачем — кажется, начинаю понимать.

«Мои деньги! Расписка, которую он подписывал с таким издевательским лицом! Он точно знал, что расплачиваться не будет! Решил, что если уж я попала в переделку и у меня в квартире нашли труп соседа — при первой угрозе сдамся, как миленькая! Судил по себе, трус!» Углы ее рта задергались. Отчего-то она сейчас ясно вспомнила свое детство, искусанные злыми комарами руки, холодную сальную воду, в которой маленькая Таня мыла посуду (тряпкой, изготовленной из отцовских старых трусов и хозяйственным мылом).

Все, что потом попадало в тарелки (это были в основном картошка и капуста), пахло этим серым осклизшим мылом. Барак, где, они жили все вместе — родители, два брата и она. Запах барака — навеки въевшийся в его сырые деревянные стены — запах мышей, кислой капусты и перегара. Даже потом, вырвавшись из дома, учась и работая в Москве, делая первые карьерные шаги, она иногда вдруг ощущала этот запах.

Это был запах безнадежности, неудач, опустившихся, сломленных людей. Его не могли смыть никакие средства для душа и шампуня. Так пахло ее детство, а значит, все еще и она сама, и Татьяне казалось, что остальные тоже чуют эту кисло-горькую вонь. Когда ей удавалось сделать еще один шаг по карьерной лестнице, заработать еще больше денег — запах исчезал.

Она всю жизнь бежала от него и думала, что ей уже удалось, но нет — вот, опять.

«Отец был зверем, когда напивался, но разве я боялась его? Братья меня в грош не ставили — подражали ему. Вокруг все пили, девушке лучше было не выходить одной по вечерам. Разве я чего-то боялась? Так чем меня пытается напугать этот бесхребетный слизняк, которого хватило лишь на глупый шантаж?»

— Вот что, Маша, — резко сказала она. — То, что ты мне рассказала, очень интересно. Кольцо ты не взяла, так? А есть свидетели, что он тебе его предлагал?

Девушка призадумалась и сказала, что официантка должна была их запомнить. Она бросила кольцо в пепельницу, когда рассердилась на Диму, и та никак не могла ее поменять. И в магазине видели, как Дима покупал кольцо и чуть не силой надевал ей на палец.

— А за что он его предлагал — свидетели есть? — с нажимом продолжала Татьяна.

— Нет, наверное. Это было уже в кафе.

— Он пытается подставить меня, чтобы шантажировать долговой распиской, а себе одновременно сделать алиби. — Татьяна повернулась к зеркалу трюмо и увидела в нем свое жесткое, оцепеневшее лицо. — Он должен мне отдать десять тысяч долларов, и крайний срок — воскресенье. Я понятия не имею, как этот труп попал в мою квартиру, но Диме это на руку. Вы с моим покойным соседом попали туда практически одновременно, и это ему опять же на руку. По-моему, пора обратиться к следователю. Ты не звони. Испугаешься, что-нибудь перепутаешь. Я сама позвоню, с работы. Все, пока.

* * *

Вечер был самым напряженным за последнюю неделю. Покупатели толпились вокруг ее прилавка и все, как один, торопились и нервничали. Ей трудно было со всеми подряд — мужчины сомневались, женщины привередничали, молодые девчонки попросту глазели и стрекотали над разложенными под стеклом украшениями.

Маша ног под собой не чуяла. У нее томительно ныли виски да вдобавок разболелся желудок — то ли от голода, то ли на нервной почве. Она едва ворочала языком и уже не произносила своих знаменитых монологов о драгоценных камнях. Ей было не до того — только и следи, чтобы чего не украли. Один раз она до того расслабилась (головная боль стала невыносимой), что надолго отвернулась от покупательницы, примерявшей кольцо. Маша попросту забыла о ней, чего в ее практике еще никогда не случалось! Когда, опомнившись и ошалев от страха, девушка обернулась, та все еще стояла перед прилавком. «На честную попала!»