Пять шагов по облакам - Устинова Татьяна Витальевна

Подполковник Гулько плечом толкнул старшего лейтенанта и, когда тот оглянулся, вопросительно кивнул на подбитый глаз и исподтишка показал кулак.

Старший лейтенант замотал головой — они и вправду его не били! Его гаишники уже битого привезли, а там разве кто разберет, они били, или это он так с подозреваемым дрался!..

— Васька, ты что?! Тебя били?!

— Лер, привет! — Одной рукой Василий прижимал к себе свою чертову знаменитость, которая не нашла ничего лучше, как зарыдать тут, на глазах у всех, а другой, наоборот, придерживал ее, чтобы она не особенно бросалась ему на шею. — Ты как тут оказалась? Мила тебя вызвала?

Тут он заметил Баширова и вытаращил на него глаза, как давеча подполковник с лейтенантом.

Баширов усмехнулся.

Дверь в это время опять распахнулась, и на пороге показался подталкиваемый в спину тщедушный молодой человек. Он щурился на яркий свет и беспомощно оглядывался, словно недоумевал, как он сюда попал.

— Боже, — сказала Лера Любанова громко. — Кто это?!

— Разрешите идти, товарищ подполковник? — пролаял конвоир, приведший тщедушного.

— Идите!

Мелисса всхлипнула в последний раз.

— Это Витя Корзун. Из нашего издательства. Он — курьер.

Все смотрели на Витю, а Мелисса Синеокова не смотрела. Она никак не могла себя заставить на него посмотреть. Гулько предложил ей сесть, она без сил опустилась на стул.

— Какой еще, на фиг, курьер, — пробормотал Василий Артемьев. — Курьер!..

— Напрасно ты так поступила, — нежно сказал Витя Корзун Мелиссе. — Тебе со мной было бы хорошо. Хорошо-о! А ты так со мной обошлась.

— Он родом из Питера, — сказала Мелисса. — У нас работает недавно. Ну, относительно недавно, полгода или чуть побольше. Очень исполнительный, хороший мальчик. Всегда был готов помочь, всегда все исполнял в точности. Он мне несколько раз домой договоры привозил и материалы на съемки доставлял, ну, когда нужно, дополнительное видео, если сюжет про меня…

Ахмет Баширов неторопливо полез в карман, извлек из него невиданной длины и толщины сигару и осведомился в пространство:

— Можно?

— Конечно, Ахмет Салманович!..

Баширов стал неторопливо раскуривать сигару, странный экзотический запах возник в затхлом помещении, не запах, а вопросительный знак — откуда он мог тут взяться?..

— Он всегда был в курсе всех моих передвижений и съемочных дней, — продолжала Мелисса, по-прежнему не глядя на Витю Корзуна. — Когда я полетела в Питер, мне показалось, что я его видела в толпе в аэропорту, и еще удивлялась, откуда он мог там взяться.

— Так я же везде за тобой ездил, — ласково сказал Витя. — Я так старался, а ты так со мной поступила!..

— Он видел, как я улетела, и видел, что улетела одна. Он знал, где я живу, потому что гостиницу мне всегда заказывают в издательстве, и Витя всегда ездит за билетами и за ваучерами. Ну, чтобы в гостинице поселиться, нужен ваучер.

— Понятно, понятно, — сказал подполковник и покосился на фээсбэшника. — И дальше что?

— Он прилетел в Питер, наверное, следующим рейсом, подготовился и на следующий день позвонил мне, что мои съемки, которые отменились, должны состояться немедленно. — Мелисса вздохнула. — Человек, который разговаривал со мной по телефону, знал все — как называется программа, адрес студии, знал время и был очень вежлив. Я объяснила ему, что у меня температура, но он сказал, что это ничего, долго меня не продержат, и за мной придет машина. Я не стала звонить Лере, которая ушла на встречу, потому что знала, что она будет ругаться. Она не хотела, чтобы я ездила на съемки, у меня и в самом деле была температура!

Василий Артемьев придвинулся к ее стулу поближе и обнял Мелиссу за шею, так что ее голова оказалась почти прижатой к его животу, к мятой и грязной майке.

Она так и сяк повернула голову, вытерла слезы о его майку.

— Я вышла из отеля. Села к нему в машину, и он брызнул мне в лицо чем-то из баллончика. Я потеряла сознание и очнулась уже… там. В том доме.

— Милка! — предупреждающим тоном сказала Лера Любанова, потому что Мелиссин голос вдруг повело вверх, в горле что-то пискнуло, булькнуло, и она замолчала.

— Там я провела… какое-то время, а потом мне удалось выбраться. Никто бы меня не нашел, потому что это даже не деревня, а какие-то брошенные дачные домики на болотах. Меня какая-то сумасшедшая старуха спасла. Я в лесу ночевала, а потом… с заправки позвонила, а Васька был… В гостинице. Он меня искал.

— Вы место запомнили? — спросил вдруг фээсбэшник. — Показать сможете?

Мелисса замотала головой, но Василий Артемьев крепко сжал ей плечо, почти у шеи, сжал, потом отпустил и погладил, и она сказала твердо:

— Видимо, да. Ну, если мне удастся сообразить, в какой стороне эти болота.

— Вы не помните, откуда возвращались?

— Помню, но…

— У нее топографический идиотизм, — сказал Артемьев, — и она была сильно напугана. Конечно, она вспомнит и покажет. Это она только притворяется слабой, а на самом деле она сильная. И все ее показания есть у питерской милиции, они все записали. Я сейчас не назову фамилий, кто с нами там работал, но они все у меня есть. Так что, если вам понадобится…

— Нам понадобится, — сказал подполковник Гулько. — Так что сообщите потом.

— Мы вернулись в Москву, и он продолжал за мной следить. То есть это я так думаю, что продолжал.

— Правильно думаешь, — с удовольствием сказал Витя Корзун и почесал себя за ухом скованными руками. — Как же я мог тебя отпустить, моя девочка! Ты ведь моя любимая девочка, правда? Девочка любит кро-овь, — сказал Витя нараспев. — Она очень любит кро-овь! Она все время пишет про кро-овь в своих книжках, и я тоже люблю кро-овь! Как я ее люблю! Мы бы стали вместе любить, а ты все испортила! Все, все испортила!!

Баширов все курил, попыхивал сигарой, а Витя Корзун, курьер из издательства, вдруг бросился вперед, протягивая скованные руки к Мелиссе, она взвизгнула, отшатнулась, и Василий плечом отшвырнул его на стол, с которого посыпались телефон, бумаги и ручки, и портрет Феликса Эдмунд овича опять обрушился со стены и вылетел из рамы, и старший лейтенант Крюков прыгнул на Витю, но тоже одолел не сразу.

В тщедушном теле заключалась сокрушительная сила, и теперь она рвалась наружу, как демон из преисподней, выла, скалилась, исходила пеной, не давалась и металась. В конце концов его все-таки прижали спиной к столу, и ноги его забили по полу, и шум был страшный, а Мелисса все не открывала глаз.

— Ну! Ну, тихо! Лежать, я сказал!

Ноги в грязных ботинках уже не били, а медленно возили по полу, и локоть старшего лейтенанта прижимал Витино горло. Он тяжело и прерывисто дышал и закатывал глаза.

Растянутый рот улыбался, и это было очень страшно.

Витю рывком подняли со стола и посадили на стул в центре комнаты.

Он сидел и улыбался.

— Любимая моя, — сказал он Мелиссе и вытер разбитый рот. — Я тебя давно люблю. Я все твои фотографии собрал, все газеты, все журналы, чтобы ты только у меня была и больше ни у кого. Ты же не знаешь, как это хорошо, что я тебя люблю!

— Что это за дом, где ты ее держал? — спросил старший лейтенант и встряхнул его за плечо. — Слышь ты, придурок! Что это за дом?

— Не ори, я слышу, — сказал Витя. — Это мой дом. Мой собственный! Я там все для нее приготовил, даже алтарь построил.

— Что ты построил?!

— Алтарь, — с удовольствием повторил Витя Корзун, курьер, и рука Василия Артемьева тяжело съехала с плеча Мелиссы Синеоковой и сжалась в здоровенный кулачище. Мелисса обеими ладонями обняла кулачище, как будто боялась, что он натворит дел. — Жертвенный, в саду, как у друидов! Хотя что ты можешь знать о друидах, мент поганый!

При слове «алтарь» Лера Любанова сильно побледнела, глазищи загорелись нестерпимым голубым огнем, и волосы на фоне побледневшего лица показались очень черными.

Похоже, ни ментам, ни фээсбэшникам слово «алтарь» тоже не понравилось.

— На том участке бабушка картошку сажала, а потом там все бросили, потому что болото каждый год подтопляет, не растет ничего, — охотно продолжал Витя. — Я там все специально устроил. У бабушки. Там подвал, где нас отец держал, когда мы шумели. А бабушка там до сих пор живет и ничего, не шумит. У меня там и фотографии, и газеты, и свечи, и все, все было, а она не поняла! Ничего не поняла!

Тут он вдруг закрылся скованными руками и заплакал. Плечи задрожали, и пальцы задрожали.

— Я так для нее старался! Я так хотел, чтобы она оценила, а она ничего не оценила! Она же про это писала, про поклонение и про друидов! Она мне все сама рассказала, как надо сделать. И я так и сделал! — Он всхлипывал совершенно по-детски, кажется, даже слезы лились. — А она на меня натравила свору волков! Все из-за нее!..

— Ты что, все время за ней следил?

— Не-ет, — он помотал головой, тоже очень по-детски, — не все! Я знал, что она живет с другим, но это не имело значения. Потому что с ней рядом должен быть я, только я! А этот никого к ней не подпускал! Я ей звонил, а трубку всегда он брал, а я звонил, только чтобы послушать ее голос! А он мне не давал! Я думал, когда заберу ее себе, его убью! Убью! Он мне мешал!