Соло для пистолета с оркестром - Андреева Наталья

СОЛО ДЛЯ ФЛЕЙТЫ

Этот сон так и назывался: между снов. Музыкальная пауза. Никакого действия в нем не было. Вариации разные, суть одна. Он никогда не представлял себе, что существует анфилада вагонов. Есть анфилада комнат, но анфилада вагонов? Вагонов электрички.

Интересно, у его предков были фамильные особняки? Фамилия-то дворянская! Шевалье. Фамильные особняки с десятком парадных комнат. Дверь распахивается, за ней зал, за ним еще одна дверь, за ней зал, за ним еще одна… Ему в наследство досталась анфилада вагонов электрички.

Иногда в его сне появлялись гости. Много гостей: они были одеты в джинсы и свитера ручной вязки и пили пиво. Жевали пирожки или чипсы. Читали газеты. Играли в карты. Словом, гости как гости. Анфилада вагонов пригородной электрички никак не может закончиться, потому что после каждого тамбура оказывается очередная дверь. И он снова поворачивает ручку, видит новый вагон и в очередной раз подносит к губам флейту. До бесконечности…

В конце концов, с ума можно сойти!

В его шкале ненависти флейта занимала второе место после фигурного катания. Это когда он был маленьким. Никогда не знаешь, какая именно наука в жизни пригодится. Хотя в романтический образ писателя Акима Шевалье флейта вписывалась. И он практиковался. А теперь радовался, что это именно флейта. Не баян, не гитара и не рояль! С роялем по вагонам не пойдешь. Что касается гитары… Ну кто не умеет играть на гитаре? Вон их сколько, зарабатывают на хлеб насущный, терзая струны и уши невольных слушателей! Но флейта…

Во-первых, маленькая. Удобно. Во-вторых, необычно. Спасибо тебе, мама! И его необычная внешность вкупе с необычным инструментом — это капитал.

Поняв это, он купил флейту и пошел по вагонам. И неожиданно почувствовал вдохновение. Оказывается, в музыке тоже можно забыться. Писать детективы ему больше не хотелось, а вот играть… Играть хотелось.

Денег дала мать. Женщину, выходившую его после тяжелой болезни, он иначе не воспринимал. Теперь она была его матерью. Давшей новое рождение. Сумма, скопленная ею за годы упорного труда, оказалась довольно значительной. На то, что осталось после покупки флейты, он снял комнату в коммунальной квартире, в пригороде Москвы.

Теперь он зарабатывал деньги на жалости. Оказалось, неплохой бизнес! Увидев его лицо, женщины невольно тянулись к кошелькам. А он еще и на флейте играл! Мужчины тоже не обижали. Он был вне конкуренции. И потом, кто знает, откуда эти шрамы? Горе с человеком случилось? Историй о горе писатель Аким Шевалье мог сочинить великое множество. Дом у него сгорел. Разве не видно? Горящая кровля обрушилась, и…

Работал он много. Очень много. Нужно было спать как можно меньше, а уставать как можно больше. Чтобы не просто засыпать, а проваливаться в черную яму. Никаких воспоминаний, никаких снов. Особенно из прошлой жизни.

Впрочем, однажды он не удержался и решил взглянуть на свою жену. Вернее, сначала на собственный памятник. Приехал на кладбище, увидел могилу писателя Акима Шевалье. Все еще не понял: кого же похоронили вместе него? А если крикнуть во весь голос:

— Я Аким Шевалье! Я жив!

Пожалуй, можно навсегда остаться Акимом Шевалье, в психушке, под присмотром дюжих санитаров. Пока еще не мог тягаться с женой и деньгами ее нового мужа. Бывшего друга. Да и неохота ничего доказывать. Умер никчемный фантазер, бестолковый идеалист. Белоручка и тупица. Как только он себя не ругал! Вернее, того, кто лежал в могиле. Нет, того, кому был поставлен памятник.

Он положил на могилу огромную бордовую розу. Надо же уважить себя любимого. Покойного. И грустно улыбнулся: вечная память! Подошли люди с цветами, поклонники. Взглянув на мужчину с обожженным лицом, поспешно отвели глаза. Все понятно. Жалеют. Что ж, ему здесь больше делать нечего.

Ушел, ни разу не оглянувшись. Какое-то время жил, не задумываясь ни о прошлом, ни о будущем. Просто жил. Шли дни, пролетали недели…

Потом он неожиданно затосковал. По семье, по Зайке. Несколько раз приходил к дому, где жил когда-то со своей семьей. Видел мать, но подойти не решился. Она любила талантливого мальчика Акишу Шевалье. Смазливого, ловкого, нравившегося учителям, потом многочисленным поклонницам. Что она скажет, увидев его теперь? Держалась мать очень прямо и, как ему показалось, выглядела лучше, чем раньше. В ней появились важность и степенность, словно после того, как умер сын, она приняла всю тяжесть его славы на свои собственные плечи. И он не подошел.