Первый дон - Пьюзо Марио

— И какой ты предлагаешь выход?

Делла Ровере ожидал, что Асканьо придет к нему раньше, но теперь чувствовал необходимость проявить бдительность, потому что во времена, когда предавали все и вся, лишняя осторожность еще никому не мешала. Хотя слуги и клялись, что у них нет ни глаз, ни ушей, и делла Ровере, и Асканьо прекрасно знали, что несколько золотых дукатов могли вернуть слух глухому, а зрение — слепому. Ибо с теми, кто познал нищету, золото творило чудеса куда чаще, чем молитва.

Поэтому Асканьо перешел на шепот.

— Когда Александр покинет престол, есть надежда, что все наши трудности разрешатся. Потому что нет сомнений, что следующий конклав выберет тебя.

Темные глаза делла Ровере превратились в щелочки на его бледном, одутловатом лице.

— У меня нет оснований думать, что у Александра есть желание сойти с престола. Я слышал, что он в добром здравии, а если говорить о другом варианте, так всем известно, что его сын — безумец. Кто решится причинить Александру вред?

Асканьо приложил руку к груди, чтобы подчеркнуть искренность своих слов.

— Кардинал, не следует забывать, что у Папы есть враги, которые с благодарностью примут нашу помощь. И младший сын… который действительно жаждет кардинальской шляпы. Я же не предлагаю принять участие в деянии, которое навеки запятнает наши души. Не предлагаю ничего такого, что может поставить нас под удар. Просто хочу рассмотреть альтернативы нынешнему Папе… ни больше ни меньше.

— То есть ты говоришь о том, что Папа внезапно может заболеть? От глотка вина, несвежего моллюска? — спросил делла Ровере.

Асканьо возвысил голос, чтобы слуги услышали его.

— Никому не дано знать, когда Господь призовет к себе одного из своих детей!

Делла Ровере обдумал сказанное Асканьо, мысленно составил список врагов Борджа.

— Александр действительно собирается встретиться с герцогом Феррары, чтобы предложить выдать свою дочь за его сына?

— Я об этом практически ничего не слышал, — ответил Асканьо. — Если это правда, мой племянник, Джованни, наверняка даст мне знать, потому что в последнее время находится в Ферраре. Но я уверен, что Феррара откажется от любого брачного союза, если речь будет идти о Лукреции. Она — отработанный материал.

Делла Ровере встал.

— Чезаре Борджа захватит Романью и поставит ее под контроль Папы. Феррара — последнее государство, остающееся свободным, и, если этот брачный союз будет заключен, мы все будем принадлежать Борджа. Я уверен, что Александр предпочтет добиться победы через любовь, а не войну. Поэтому будет стараться изо всех сил заключить этот союз. А мы должны приложить все силы, чтобы ему помешать. Ибо его надобно остановить!

Теперь, когда все дети собрались в Риме, Александр сосредоточился на критически важных переговорах, на которых шла речь о возможном бракосочетании его дочери Лукреции и двадцатичетырехлетнего Альфонсо д'Эсте, будущего герцога Феррары.

Д'Эсте по праву числились среди самых древних и наиболее уважаемых аристократических семей Италии, и все думали, что попытка Александра в очередной раз выдать замуж свою дочь провалится. А вот сам он не сомневался, что все будет с точностью до наоборот.

Герцогство Феррара занимало важное стратегическое положение. Служило буфером между Романьей и венецианцами, причем последние зачастую вели себя враждебно и не заслуживали доверия. Кроме того, Феррара располагала обученной армией, сильными укреплениями и потому могла стать желанным союзником.

И все-таки большинство римлян не верили, что аристократические, влиятельные, могущественные д'Эсте пойдут на брачный союз всеми обожаемого наследника гордого герцогства с невестой из семьи Борджа, испанских выскочек, несмотря на то что Александр восседал на папском престоле, а Чезаре располагал огромными богатствами и проявил себя блестящим военачальником.

Но Эрколе д'Эсте, отец Альфонсо и правящий герцог Феррары, был прежде всего реалистом. Агрессивность и военный талант Чезаре не составляли для него тайны. Он прекрасно понимал, что со всеми ее укреплениями Ферраре придется нелегко, если мощная армия Чезаре перейдет в наступление. А он не мог гарантировать, что такого не случится на следующий год, когда Чезаре начнет очередную военную кампанию.

Он также знал, что союз с Борджа превратит потенциально опасного врага в сильного союзника против венецианцев. И он помнил, что Папа, в конце концов, наместник Бога на Земле и глава святой матери-церкви. Все эти факторы в значительной мере компенсировали недостаточную аристократичность и отсутствие культуры семьи Борджа.

При этом д'Эсте во многом зависели от французов, и Эрколе, конечно же, хотел жить в мире с королем Людовиком. А последний ценил союзнические отношения с Папой, благожелательно относился к перспективе бракосочетания Альфонсо и Лукреции и в последние недели настоятельно рекомендовал Эрколе согласиться на этот союз.

Трудные и сложные переговоры продолжались не один день, и в конце концов, как случалось довольно часто, нерешенным остался только один вопрос — денежный.

В тот день Дуарте Брандао позвали в папскую библиотеку, где уже сидели Александр и Эрколе д'Эсте. Все надеялись, что на этом совещании удастся достичь окончательных договоренностей.

— Ваше святейшество, — начал Эрколе, — проходя по вашим великолепным покоям, я заметил, что их украшают работы одного лишь Пинтуриккьо. Нет ни Боттичелли, ни Беллини, ни Джотто. Не нашел я ни Перуджино, ни картин Фра Липпо Липпи.

Слова герцога не произвели ни малейшего впечатления. Александр не собирался менять сложившиеся взгляды на искусство.

— Мне нравится Пинтуриккьо. Со временем его признают величайшим из всех.

Эрколе покровительственно улыбнулся.

— Я думаю, что нет, ваше святейшество. Подозреваю, что во всей Италии вы — единственный, кто придерживается такой точки зрения.

Дуарте понял, что разговор об искусстве, заведенный Эрколе, — тактический ход, призванный подчеркнуть богатство художественной коллекции семьи д'Эсте и показать плебейские вкусы и культурное невежество Борджа.

— Возможно, вы правы, дон Эрколе, — сухо заметил он. — В городах, которые мы захватили в этом году, есть творения многих упомянутых вами художников. Чезаре предлагал прислать их сюда, но его святейшество отказался. Я все еще надеюсь убедить его в ценности этих произведений искусства, доказать, что они украсят Ватикан.

Кстати, совсем недавно мы говорили о том, что ваш родной город, Феррара, располагает великолепной коллекцией, не говоря уже о золоте и серебре.

Эрколе на мгновение побледнел, уловив намек Дуарте.

— Может, нам пора обсудить приданое, — разом переменил он тему разговора.

— На какую сумму вы рассчитываете, дон Эрколе? — спросил Александр, предчувствуя, что не услышит в ответ ничего приятного.

— Я думаю о трехстах тысячах дукатов, ваше святейшество, — без запинки ответил Эрколе д'Эсте.

Александр, собиравшийся начать торг с тридцати тысяч, аж поперхнулся вином.

— Триста тысяч дукатов — это немыслимо, — отрезал он.

— Но это самое меньшее, что я готов принять, ибо мой сын, Альфонсо, — обаятельный молодой человек с прекрасными перспективами, и желающих выйти за него замуж не счесть.

Торговались они не меньше часа, приводя всевозможные аргументы в свою пользу. Александр старался сбить цену, Эрколе не желал уступать. В какой-то момент даже поднялся, чтобы уйти.

Александр предложил компромиссную сумму.

Эрколе отказался, тогда уйти пригрозил Александр, но Дуарте убедил его продолжить переговоры.

В итоге Эрколе удовлетворился двумястами тысячами дукатов, суммой, которую Александр все равно посчитал чрезмерной, поскольку Эрколе добился и снятия с Феррары ежегодного налога, выплачиваемого святой церкви.

Вот так стороны договорились о брачном союзе десятилетия.

Вернувшись в Рим, Чезаре чуть ли не в первый день встретился с отцом наедине, чтобы справиться о своей узнице, Катерине Сфорца. Александр сообщил, что она пыталась бежать из Бельведере и в наказание ее перевели в замок Сант-Анджело, уже не в столь комфортабельные апартаменты.

Чезаре немедленно поехал к ней.

В замке Сант-Анджело, массивной крепости, помимо роскошных помещений находилась и подземная тюрьма, камеры которой не отличались удобствами. По приказу Чезаре охранники привели Катерину в один из больших залов. Она щурилась от яркого света, потому что давно уже не видела солнца. Красота осталась при ней, но пребывание в темнице, конечно, сказалось на ее облике.

Чезаре тепло приветствовал ее, наклонился, чтобы поцеловать руку.

— Дорогая моя, — он улыбался, — неужели ты глупее, чем я думал? Я обеспечил тебе наилучшие условия, а ты отплатила мне попыткой побега? Похоже, ты не так умна, как я себе представлял.