Друзья в верхах - Леон Донна

— Так это ты, Джино! — окликнул парня Брунетти. — Вставай.

Зеччино услышал свое имя, но не узнал голос. Он прекратил завывать, однако не двигался.

— Я сказал, встать! — крикнул Брунетти, вкладывая в свой голос как можно больше негодования. Он внимательно посмотрел на Зеччино: даже в тусклом свете были видны ссадины и полузажившие ранки на внутренней стороне его рук, где он пытался найти вены. — Встань, или я спущу твою задницу вниз по лестнице!

Брунетти использовал тот язык, который он слышал в барах и общаясь с заключенными в тюрьме, — для того, чтобы страх подстегнул угасающий рассудок Зеччино.

Юноша перекатился на бок и, все еще закрываясь руками, повернул голову на голос — глаза у него при этом были закрыты.

— Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, — приказал Брунетти.

Зеччино отодвинулся назад, к стене, и сквозь едва приоткрытые щелочки глаз посмотрел на Брунетти, который возвышался над ним громадной тенью. Комиссар наклонился, схватил Зеччино двумя руками за куртку и легко поставил на ноги: парень практически ничего не весил.

Наркоман узнал Брунетти. От ужаса глаза его широко открылись, и он стал монотонно причитать:

— Я ничего не видел. Я ничего не видел. Я ничего не видел…

Брунетти грубо встряхнул его и прорычал прямо в лицо:

— Давай рассказывай, а не то!..

Охваченный страхом Зеччино пробормотал:

— Я услышал голоса внизу. Какие-то люди спорили. Не знаю о чем… Они были далеко. Потом на время замолчали, потом начали снова… Я их даже не видел, был наверху.

Он махнул рукой в сторону лестницы, ведущей на чердак.

— Что было дальше?

— Да не знаю я! Я слышал, как они поднялись сюда, кричали друг на друга… А тут моя подруга предложила мне еще дозу, и я не помню, что было потом.

Зеччино взглянул на Брунетти, силясь понять, поверил ли тот его истории.

— Я хочу знать, кто они такие. — Брунетти приблизил лицо к физиономии Зеччино и ощутил его зловонное дыхание.

Тот открыл было рот, но сразу закрыл и уставился в пол. Когда он наконец взглянул на Брунетти, в глазах его не было страха, они приняли иное выражение: какой-то тайный расчет делал их дьявольски хитрыми.

— Когда я уходил, тот парень лежал на земле, — выговорил он.

— Он двигался?

— Да, он шевелил одной ногой. Но у него не было…

Зеччино внезапно умолк.

— Не было чего? — пытался добиться Брунетти.

Поскольку Зеччино не отвечал, комиссар снова встряхнул его, и Зеччино тут же зашелся в прерывистых рыданиях. Из носа у него потекло на рукав куртки Брунетти. Он отпустил его, и Зеччино отполз обратно к стене.

— Кто с тобой был? — резко спросил комиссар.

— Моя подруга.

— Зачем вы сюда пришли?

— Чтобы трахнуться, — сказал Зеччино. — Мы всегда приходим сюда.

Брунетти перекорежило от отвращения.

— Кто были эти люди?

Брунетти сделал полшага в его сторону.

Инстинкт самосохранения победил страх Зеччино, и Брунетти потерял свое преимущество: оно испарилось так же быстро, как развеиваются иллюзии наркотического угара. Он стоял перед этой человеческой развалиной, лишь на несколько лет старше его сына, и понимал, что у него нет больше шансов узнать от Зеччино правду. Дышать одним воздухом с Зеччино, находиться с ним рядом было просто невыносимо, но все же комиссар заставил себя подойти к окну. Посмотрел вниз и увидел тротуар, на который выбросили Росси. Там не было никаких мешков с цементом, не было их и в комнате. Как и мнимые рабочие, они бесследно исчезли.

20

Даже не оглянувшись на Зеччино, Брунетти направился домой, но теперь его не радовали ни теплый весенний вечер, ни долгая прогулка вдоль канала, которой он решил себя вознаградить. Ему хотелось посмотреть на город, ощутить запах воды и утешиться бокалом вина в одном известном ему уютном местечке возле Академии, чтобы выбросить из головы Зеччино. Он вспомнил слова Паолы о том, как она рада, что ее интерес к наркотикам оказался исчерпан попыткой курения травки, — она испугалась последствий. Брунетти не пробовал наркотики даже в студенческие годы, хотя многие уверяли его, что это отличный способ освободиться от сдерживающих предрассудков среднего класса. Они не понимали, что к предрассудкам среднего класса он, собственно говоря, и стремился: это была его цель — стать его представителем.