Красная сирена - Дантек Морис

– Я хочу, чтобы у моей дочери было все самое лучшее. – В голосе матери появились жесткие, не терпящие возражений нотки. – Мои родители не сумели правильно организовать мое обучение. Они заставили меня получать классическое образова­ние в государственных заведениях! Бр-р-р! А ведь у них было полно денег, и они могли оплатить мне учебу в лучшей международной школе для девочек в Цюрихе… Я бы встретилась там с дочерьми банки­ров, эмиров, техасских нефтяных магнатов и анг­лийских лордов, вместо того, чтобы… терять время на общение с… Ты слушаешь меня, жалкий червяк?

Алиса дрожала при одной только мысли о том, что ей придется отправиться в элитарную швей­царскую школу и учиться правильно рассаживать папских послов, сервировать стол и расставлять хрустальные бокалы, смешивать коктейли и взби­вать шоколадные муссы. Она видела свое будущее совершенно иначе, ее привлекали науки – биоло­гия, история древнего мира, космос, подводный мир, вулканология, музыка, а вовсе не те пустяки, о которых болтала сейчас мать.

К тому времени мать уже год оплачивала уроки игры на скрипке, которые давала Алисе госпожа Якоб, русская эмигрантка, с отличием окончившая Московскую консерваторию, бывшая первая скрип­ка Ленинградского симфонического оркестра под управлением Шостаковича (рекомендации, ничего не говорившие ее матери, которая в разговоре отде­лывалась идиотским «да, конечно»). Для Евы валено было одно: среди европейского бомонда, прожигаю­щего жизнь на модных высокогорных курортах, считалось шиком брать уроки у знаменитого артис­та. В вечер первого визита старой русской дамы Вильхейм лениво клевал ужин, приготовленный новыми поварами, супружеской парой тамильцев, на­нятых совсем недавно. Позже именно они предста­вили Еве Сунью.

– Скажи мне, Ева, тебе не кажется, что Якоб – какая-то еврейская фамилия, а? Кроме того, она, по-моему, немного чокнутая. Что она имела в виду, рассказывая о какой-то осаде?

Алиса не отрываясь смотрела на мать, которая, делая вид, что не слышит вопроса, продолжала чи­тать толстый еженедельник и поедать пармскую ветчину.

Тогда Алиса, увидев, что Вильхейм устремил бессмысленный взгляд в тарелку, холодно произ­несла:

– Она говорила о блокаде Ленинграда. Между 1941-м и 1943-м. Ленинград был отрезан фашиста­ми от всего мира и погибал от голода. Но каждый день оркестр выступал по радио.

Вильхейм подскочил на стуле и взглянул Али­се в глаза с каким-то странным, испуганным выра­жением. Алиса чувствовала, что мать ошеломлен­но смотрит на нее с другого конца стола.

Молодой австриец делал вид, что поглощен те­левизором – новой навороченной моделью, стояв­шей в противоположном конце шикарной комнаты.

Алиса аккуратно положила ложку и «добила» отчима, почти не разжимая губ:

– Еды было так мало, что людям приходилось беречь силы, совершая как можно меньше движе­ний, именно поэтому оркестр играл только анданте. Вот что имела в виду госпожа Якоб, говоря, что анданте – ее конек. Именно поэтому она так улыба­лась.

Алиса знала – Вильхейму неизвестен точный смысл слова «анданте». Ее разъяснение лишний раз подчеркнуло его никчемность. А он этого тер­петь не мог.

– Майн готт, – пробормотал Вильхейм, – мерзкие евреи… Тебе и вправду так необходимо платить этой училке, а, Ева?

– Молчать! Впредь я бы попросила тебя позво­лить мне самой решать, что нужно моей дочери, а что нет. Здесь я решаю, понятно?

Вильхейм насупился и сдался, даже не попы­тавшись дать бой.

Однажды, несколько недель спустя после того разговора, подслушанного Алисой, она стала не­вольной свидетельницей странного телефонного звонка господина Кеслера.

В тот день уроки физкультуры после обеда от­менили из-за болезни мадемуазель Люллен. Алиса погрузилась в «Дон Кихота» – она читала книгу по-испански – и неожиданно услышала какой-то шум. Выглянув в окно, девочка увидела белую японскую машину господина Кеслера. Он вошел в дом с озабоченным видом, неся под мышкой какой-то пакет.

Повара-тамильцы еще не пришли, у мадемуа­зель Чатарджампы был выходной. Алиса бесшум­но открыла дверь своей комнаты и прислушалась к тишине дома, которую нарушал только звук шагов Кеслера на первом этаже. Алиса проскользнула в коридор и, дрожа от страха, спряталась за перила­ми лестницы.

Девочка подпрыгнула от неожиданности, ус­лышав, что Кеслер вышел из кухни и направился к телефону, расположенному в вестибюле прямо под лестницей.