Вечная ночь - Дашкова Полина

«Новый Набоков» оказался всего лишь очередным порнографом. Бегло, брезгливо пробежав тексты, Борис Александрович всё-таки успел заметить, что Марк Молох довольно бойко пишет, с некоторым даже литературным блеском. То есть это не просто озабоченный болван, который тешит собственное больное воображение блеклыми картинками разнообразных соитий. Это автор с претензией, автор грамотный, образованный, умелый. Ну что ж, тем хуже, тем гаже.

Старый учитель готов был уже покинуть мерзкий сайт, но завис. Нажал куда-то не туда. На дисплее появилась подвижная картинка. Кадр из порнофильма. Все бы ничего, но актёрами были дети. Две девочки и два мальчика, от десяти до четырнадцати лет. Худые голые тела переплетались в такой кошмарной композиции, что у Бориса Александровича пересохло во рту.

«Как же это?! Разве такое возможно? Должна существовать какая-то цензура! Ведь это уголовщина! И так открыто, нагло! Господи, что происходит? Почему? За что?»

Следовало убрать страшную картинку с дисплея. Убрать и забыть. Начинался тяжёлый приступ астмы. Он захлёбывался кашлем. Руки тряслись, он не мог справиться с мышью. Оставил все, как есть, бросился в ванную за баллончиком. Снял приступ, вернулся к компьютеру. Картинка на дисплее сменилась. Теперь детей показывали по отдельности. Голых. В разных позах. Убрать и забыть. Иначе можно сойти с ума. Выключить компьютер и больше никогда не влезать в паутину.

Он прикоснулся к мыши и громко, хрипло вскрикнул. Только что на дисплее извивался мальчик, теперь появилась девочка. Борис Александрович узнал свою ученицу, восьмиклассницу Женю Качалову.

Ольга Юрьевна Филиппова никак не могла проснуться. Звенел будильник, она ставила его на паузу, накрывалась одеялом с головой. Через пять минут он опять звенел. Ей хотелось плакать. Она села на кровати и тут же увидела себя в зеркале. Старое трюмо в спальне было самым добрым из всех зеркал в доме, но на этот раз оно не собиралась льстить.

«Чего же ты хочешь? — холодно спрашивало зеркало. — Сорок один год. То есть пятый десяток. Хронический недосып. Застарелые следы усталости, неизжитые детские фобии, комплексы. Седина лезет у висков. Не нравится — закрашивай. А лень закрашивать — смирись. Меньше кури, меньше нервничай, больше времени проводи на свежем воздухе, не работай по выходным, не грызи себя за то, в чём не виновата, и за то, в чём виновата, тоже не грызи, никому от твоего самоедства легче не станет».

Оля пошевелила бровями, показала себе язык. Если долго смотреть в зеркало, оттуда выскочит черт. Так говорит мамочка. Или так говорит Заратустра? А может, это вообще цитатник Мао?

Доктор Филиппова закрыла глаза и опять забилась под одеяло, чтобы не видеть свою сонную бледно-зелёную физиономию.

В квартире стоял невозможный шум. На кухне орал телевизор. Из детской доносились звуки старого рок-н-ролла. Катя, подпевая Элвису Пресли, делала сложную зарядку. Двадцать упражнений для талии, двадцать для бёдер. Потом какие-то специальные прыжки, повороты, наконец, хождение на ягодицах.

— Ма-ам! — прозвучал за дверью голос сына. — Мам, я не могу собраться в школу, Катька ползает на заднице по всей комнате!

— Ма-ам! — донёсся голос дочери. — Папа уже полчаса не вылезает из ванной, мне надо в душ, я в школу опоздаю!

— Оо-ля! — горным эхом, далёким и жалобным, прилетел из ванной голос мужа. — Оо-ля! Чистое полотенце! Пожалуйста!

И тут опять зазвенел будильник. Не открывая глаз, Ольга Юрьевна села, спустила ноги с кровати, нашла одну тапочку.

— Мам, у нас геркулес кончился, я не знаю, чем мне завтракать, — сообщила дочь.

— Мам, ты не видела мой учебник математики, синий такой, в клеточку? — спросил сын.

— Оля! Чистое полотенце! Я уже час жду! — напомнил муж.

Ольга Юрьевна, прихрамывая, в одном тапочке, побрела по коридору.

— Мам, ты опять спишь в этой байковой пижаме! Она какая-то казённая, ты в ней похожа на приютскую сироту. — Катя дёрнула её за рукав.

— Зато тёплая, — заступился Андрюша и дёрнул за другой рукав, — и ничего не казённая. Её бабушка купила маме на день рожденья, лет сто назад, в «Детском мире».

— Продолжаем нашу программу. Сегодня ночью, в двадцати километрах от МКАД, в лесополосе, найден обнажённый труп девочки, на вид около двенадцати лет, — сообщил после рекламной паузы бодрый голос.

— Отстаньте, — тихо взмолилась Ольга Юрьевна, открыла наконец глаза и обнаружила, что стоит на кухне перед телевизором. — Андрюша, отнеси папе полотенце.

— Почему я? — возмутился сын.

— Ну не я же! — хихикнула дочь.

— Вероятно, в Московской области появился очередной маньяк, серийный убийца.

Ольга Юрьевна застыла перед телевизором. На экране показывали кусок шоссе, ряд милицейских машин, канаву, опушку леса, фрагмент ограждения.

— Мам, а где у нас чистые полотенца? — спросил сын.

— В кладовке, дурья башка! — ответила за Ольгу Юрьевну дочь. — Андрюха, ну честное слово, живёшь, как постоялец в гостинице!

На экране корреспондентка ткнула микрофон в лицо усталому мужчине. У него была седая голова, поэтому он выглядел почти стариком, сердитым стариком, которому все надоело. Ольга Юрьевна знала, что ему сорок один год, так же как и ей.

— Скажите, уже установили личность убитой?

— Да. Установили.

— А можно подробней? Она москвичка? Приезжая? Или проживала в области? Как её имя? Сколько ей лет? Каким образом…

— Работа следственной группы только началась, никакой информации мы сообщить вам пока не можем. Обратитесь в пресс-центр ГУВД.

— Мам, смотри, это твой Дима Соловьёв! — заметила Катя и включила чайник.

— Мам, ты точно не видела мой учебник? Это очень важно! Там внутри листок с задачами, которые будут на контрольной! — крикнул из комнаты Андрюша.

— Оля, у меня кончились лезвия! — пожаловался Александр Осипович. Он наконец вышел из ванной, розовый, распаренный, в старом махровом халате.

— Конечно, маньяк! Кто же, если не маньяк? — уверенно заявила симпатичная блондинка, которая появилась в кадре после Соловьёва. — Он облил труп косметическим маслом, чувствуете, до сих пор пахнет. И ещё, рядом валялась детская пустышка.

— Откуда у вас такая информация?

— Слышала, как они обсуждали, — свидетельница криво усмехнулась, — этот перформанс. Маньяки в своих действиях демонстративны. К тому же полнолуние. Ладно, я расскажу по порядку. Мы возвращались из гостей, остановились…

Телевизор выключился. Ольга Юрьевна вздрогнула, обернулась. За спиной стоял Александр Осипович с пультом в руке.

— Нет, Оля. Нет.

— Что?

— Сама знаешь — что. Ты не будешь больше в этом участвовать. Никогда.

— В чём именно, Саша?

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Вспомни, что с тобой творилось. Тяжёлая депрессия, бессонница. Забыла? Ты тогда почти свихнулась, нас чуть с ума не свела, меня, детей, родителей твоих. И главное — без толку. Ты его практически вычислила, но они его не поймали и сейчас не поймают. Это безнадёжно. Кому-то выгодно, что он убивает подростков.

— Саша, перестань, кому это может быть выгодно? Что ты глупости говоришь? — Оля хотела отнять у мужа пульт, включить телевизор. Но он не дал, спрятал руки за спину.

— Конечно, я всегда говорю глупости, зато твой Соловьёв гений. Кто бы мог подумать, что из мальчишки, гадкого утёнка, вылупится такая сильная личность, вон, по телевизору его показывают, красавца седовласого. Его показывают, а ты смотришь, оторваться не можешь.

Ольга Юрьевна заставила себя улыбнуться и поцеловала мужа в колючую щеку.

— Сашенька, ну что ты завёлся? Сейчас приму душ и будем завтракать. Все хорошо, не волнуйся.

Он тяжело вздохнул, насупился.

— Ты не ответила мне.

— А ты разве спросил о чём-то?

— Ма-ам! Ты не брала мою красную расчёску? — крикнула из ванной Катя.

— Я не спросил, — Александр Осипович упрямо мотнул головой, — я попросил. Обещай мне, что ты не будешь в этом участвовать. Даже если тебя пригласят. Даже если станут уговаривать, ты откажешься. Категорически. Ну что ты молчишь?

Убитую девочку звали Качалова Евгения Валерьевна. Неделю назад ей исполнилось пятнадцать. На тумбочке, у её кровати, ещё стоял букет подсохших белых роз. Пятнадцать штук. К вазе была прислонена открытка, копия известной фотографии: Мерилин Монро стоит на решётке Нью-Йоркской подземки и пытается усмирить свою юбку, вздыбленную потоком горячего воздуха. На обратной стороне корявым почерком было написано:

«Дорогую любимую доченьку Женечку поздравляю с днём рождения, будь всегда самой красивой и счастливой! Папа».

Внизу — дата и лихой росчерк подписи. Дмитрий Владимирович Соловьёв машинально отметил, что автору поздравления редко приходится писать от руки, зато автографы он раздаёт в день по десятку, не меньше.

На письменном столе девочки в дешёвой бело-розовой рамке с мишками и цветочками стоял портрет потасканного молодого человека. Впрочем, молодым его можно было назвать с большой натяжкой и только потому, что определение «мужчина» существу на фотографии никак не подходило. Длинные жидкие кудри закрывали верхнюю половину лица, падали змейками на плечи. Из-под чёлки похабно и томно глядели подведённые глаза. Пухлую верхнюю губу украшали тончайшие, словно тушью нарисованные усики.