Сто солнц в капле света - Андреева Наталья

– Чтобы голову этой новомодной дурью не забивали! Выбросить в печку! Я вам покажу либерализм! – А ведь сей Ричардсон был в моде еще во времена девичества Евдокии Павловны.

Шурочка поначалу папеньки боялась до смерти, но потом пообвыкла и занялась своим образованием и воспитанием сама. Да и папенька свои позиции сдал. После неудачи с Мари пить он стал еще больше, и всю власть в доме постепенно забрала в свои руки Евдокия Павловна. И хотя она младшую дочь тоже не жаловала, но была слишком уж занята. Образование старших сестер кое-как продолжилось, и младшей тоже перепадало, особенно уроки танцев. Иногда про нее просто забывали, и она жадно впитывала все, что видела, стоя в дверях. Кроме того, Шурочка потихоньку таскала книги из библиотеки, а журналы у Мари, хотя пространные рассуждения господ либералов о каких-то свободах, поначалу навевали на нее тоску. Но поскольку читать в провинции особо было нечего, а зимние вечера были долгими, в дело пошли и они. Понемногу Шурочка начала находить высказывания реформистов занятными, и в мыслях позволяла даже некоторые замечания по поводу прочитанного.

Но ближе всех ей были сочинения русских писателей, только, увы и ах, из обеих столиц, Москвы и Санкт-Петербурга, давно уже ничего не выписывали. Но и у офеней попадались не только сказки, но и замечательные стихи, к примеру, романтические баллады Жуковского, поэмы Пушкина. Жаль, что не очень часто. Денег давала Мари, к которой маменька почему-то была особенно добра. Сестрица же добротой не отличалась, но зато платила за мелкие услуги. Пустяшно, но Шурочке и того было довольно. Она – не неженка, не белоручка, может и волосы уложить, и платье кружевом украсить, и вышивку смастерить. Всему обучена, будто бы и не дочь помещика. В прислуги ее и готовят, не иначе. Но такова воля родителей. Хорошо, хоть на чтение время остается.

Жаль только, что все книги в доме она неоднократно перечитала. А чаще всего перечитывала Карамзина «Историю государства Российского», которая даже среди уездных барышень оттеснила на второй план томные французские романы, как только вышла в свет. Книги из столицы выписывали богатые соседи, и образованной Мари иной раз удавалось их заполучить. Ее давно уже жалели, называли больной, старой девой и оказывали ей любезности в отличие от других Иванцовых. Евдокию Павловну все еще величали зазнайкой и гордячкой, столичной штучкой и откровенно радовались тому, что она так опустилась. Какие уж тут любезности!

Пришло время, и Шурочка всерьез задумалась о своем будущем. А какое будущее у девицы, тем более в глубокой провинции? Замужество! О том все мысли, все речи и все гадания. Шурочке же с детства внушали, что она никогда замуж не выйдет. Не выйдет – и все, чтобы ни случилось. Выходит, что и нет у нее будущего? И как же тогда?

«Наверное, потому, что я некрасивая», – думала она. И решилась внимательно себя рассмотреть, всю, включая мельчайшие подробности. Нет ли какого тайного изъяна? Внешне вроде бы недурна, но красавицей в семье всегда считалась Мари, а она, Шурочка, ничуть на нее не похожа. Мари – высокая, очень уж худая и темноволосая. А Шурочка, напротив, небольшого росточка, но с полной грудью, округлыми плечами, хотя и не толстушка. Талия тонкая, руки маленькие, ступни узкие. И все в ней яркое, живое, словно пропитанное летним солнцем: золотые волосы, синие глаза, алые губы и румяные щеки. Все спелое, сочное, наливное. И кожа не бледная, а цвета розовато-кремовых сливок, которые бывают на молоке лишь со степной травы, жадная все до того же солнца, на котором быстро становится янтарно-медовой.

Это и было ее особенной красотой: кожа, словно бы светящаяся изнутри, ровная, гладкая, здоровая, без единого изъяна. Шурочка невольно притягивала взгляды и ничуть этого не стеснялась. В ней все было живое, подвижное, глаза играли, губы улыбались, золотые кудри то и дело выбивались из прически, руки все время искали дела, взгляд зрелища, а пытливый ум новых знаний. Характер же ее был не просто живой, а с перчинкой. Шурочка и за себя могла постоять, и на поступок решиться, в отличие от послушных сестер.

Осенью ей исполнилось семнадцать. Самый возраст для женихов. Но усадьбу Иванцовых они давно уже обходили стороной. Шурочка даже подумывала сбежать из дома. Все равно она здесь никому не нужна. Для девицы это было не просто дерзко, а почти невозможно. Но Шурочка грезила кавалерист-девицей Надеждой Дуровой, чьи записки однажды попали ей в руки. Вот как надо! Переодеться в мужское платье и дать деру! Первым воспитателем Шурочки Иванцовой был денщик, жена которого вскормила грудью и фактически дала девочке жизнь. Шурочка выросла на конюшне, где играла не куклами, а отцовским дуэльным пистолетом и рано научилась ездить верхом и даже стрелять. Ей и дамского седла теперь не требовалось. Жаль, что войны никакой нет. А то бы, ей-богу, сбежала!