Никогда не заговаривайте с неизвестными - Малышева Анна

— Вань, ты меня не узнал? — Женщина радостно придвинула к себе свободный стул. — Ну надо же! Я — Галка, Галку, что ли, забыл?

— — Галку? — Иван все еще не мог ее признать.

— А картошку на пустыре пекли — помнишь? — приставала она. — А у кого картошку брали? Забыл? Я же из овощного вам носила!

— О, господи боже… — выдохнул он. — Ты, что ли, Галка?,!

— Ну!

Баба полезла к нему целоваться, и парень в ту же секунду понял, что она пьяна. Вдрызг, в стельку. Ее повело над столиком, и чтобы не упасть, она принялась обнимать Ивана за шею. При этом она дышала ему в лицо какой-то дрянью и приговаривала:

— Золотые же вы мои мальчики, сколько воды утекло…

— Водки, сказала бы лучше. — Он резко снял с себя цепкие руки и заставил ее сидеть прямо. — Ты что — тут работаешь?

— Ну… — Она смущенно оправила свой белый, в крупных пятнах халат. — Этой, ну, посудомойкой. А что? Тебе низко теперь со мной посидеть?

— Почему же?

— Тогда постой, я живенько принесу… У меня там есть…

Она с трудом встала и удалилась за стойку.

Хлопнула дверь, вздрогнули пивные пирамиды.

Иван подумал, что пора уходить, но не мог заставить себя встать. Свидание с прошлым, которое началось ранним утром, явно затягивалось. А он-то думал, что его здесь никто не узнает…

Галка появилась очень довольная, вооруженная бутылкой «Столичной» и двумя пирожками на тарелке.

— Угощаю. — Она поставила все это перед ним. — Вылей ты это пиво! «Хольстен», тоже мне.

Знаешь, как мы его разбавляем?

Иван отодвинул кружку, оторвал креветке голову, высосал сладкое мясо. Разговаривать с Галкой не хотелось, да и о чем было говорить? Да, был в их жизни пустырь, а на пустыре каждый вечер загорались костры. Мальчишки сидели там, пекли на прутиках картошку, поджаривали унесенный из дому хлеб. Тут же грелись у огня своры бродячих собак. Все взрослые в районе этих собак боялись, а вот мальчишки — нет. Их псы не трогали, чувствовали — это существа той же породы.

Как-то мальчишки, и среди них Иван, засиделись до полуночи. Костер давно прогорел, но было не холодно — начало лета. Иван курил, с удовольствием пуская носом дым. Его лучший друг, Косой, ворошил палкой угли, отыскивая пропавшую картофелину. Он надеялся, что ее еще можно съесть — может, не вся сгорела. Кто там еще сидел, Иван уже не помнил. И вдруг в темноте бешено залаяли собаки. Мальчишки насторожились.

Они знали — на пустырь пришел кто-то чужой.

Их-то собаки знали как облупленных. Значит, за кем-то идут родители, или пьяный забрел, или милиция, или — что еще хуже — взрослая шпана…

— Ни хрена не вижу. — Косой вскочил и всматривался в темноту. — Вроде кто-то идет. Вон там, у заборов, видишь?

И тогда Иван тоже увидел ее. К тлеющим углям костра нетвердой походкой шла женщина. То ли больная, то ли пьяная — то быстро шла, то вдруг резко останавливалась, словно в нерешительности, снова делала несколько кривых шагов. Мальчишки затаили дыхание, глядя в ее сторону.

— Бухая, — шепнул Косой.

Женщина наконец приблизилась настолько, что они рассмотрели ее лицо.

— Пацаны… — жалобно сказала она. — Закурить не будет?

Сигареты были у многих, но Иван всех опередил. Он протянул ей пачку, та, пошатываясь, мотая белокурой головой, вытащила сигарету… И вдруг схватила Ивана за плечо горячей рукой. Он чуть не отпрыгнул, но потом понял — она это сделала, чтобы устоять на ногах.

— Мерси тебе огромное, — сказала женщина. — А огонечка не будет?

Иван зажег спичку. Когда та прикуривала, он ее рассмотрел и понял — она ненамного их старше, всего-то лет восемнадцать, наверное. И в свете догоравшей спички она показалась ему очень красивой… А молодая женщина, подняв к нему лицо, улыбнулась ласковой, пьяной, мягкой улыбкой:

— Хорошенький… Блондинчик… Тебя как звать?

— Иван, — сквозь зубы ответил он. Дружки начали завистливо посмеиваться. Ванька — хорошенький! Блондинчик!

— И-ван? — переспросила она. — А я — Галка. Я тут рядом, в овощном работаю… Ну, чего ты?

Она все еще опиралась на его плечо. Друзья все еще посмеивались. Больше всех старался Косой — он очень переживал. У Ивана в горле пересохло.

Он про эту Галку знал, что та никому не отказывает. Значит, можно попробовать?! Он сто раз слышал, как дружки похваляются друг перед другом своими сексуальными приключениями, но не верил. Где, спрашивается, те девчонки, о которых они говорят? Каждый раз оказывалось, что девчонки эти живут где-то далеко, в другом районе, или вообще из Москвы уехали. Чепуха, одним словом.

Сам он на этот счет ничего не выдумывал, у него девчонки еще не было. Иван набрался смелости и сказал:

— Пошли, я тебя провожу.

— Куда? — удивилась Галка.

— А куда тебе надо?

— Пошел ты… — Она вдруг отпустила его плечо и разом села на землю. — Никуда не пойду. Плохо мне. Водички нету?

Вода у ребят была, да ее выпили под картошку.

Ни капли не осталось. Все переглядывались, пока Косой не сказал:

— Вань, принеси ей воды.

— Почему я?

— У тебя дом рядом.

— А у тебя не рядом?

— Мне отец так вмочит, если я сейчас приду!

Сам знаешь! — Косой ухмылялся. — А у тебя только мать, что она сделает?

Иван-то знал, что может сделать мать. Она начнет плакать, и он, скорее всего, останется. Но Косой был прав. Тому сейчас в самом деле нельзя домой. Рано. Вот когда отец выпьет свои законные поллитра и завалится спать, тогда Косой вернется. А другие пацаны жили не так близко. Он решился:

— Ладно, схожу. Только не уходите отсюда, поняли?

— Ясное дело, дождемся, — ответил Косой.

Галка икнула, стыдливо закрыла рот ладошкой:

— Ой, ну что за гадость…

Иван бросился в темноту, прочь от костра. До самого дома он бежал, не переводя духа, как будто что-то случилось, надо Галку спасать. Ключей у него своих не было, пришлось позвонить. Открыла мать и сразу начала:

— Еще позже ты прийти не мог, конечно?

Но он ее не слушал:

— Да ладно, ма, я сейчас…

Он бросился на кухню, схватил какую-то банку, открыл кран. В банку с шипением бежала ледяная вода, а мать, стоя за спиной, выговаривала:

— Сырую воду пить нельзя! Кипяченая в графине!

— Да ладно, ма. — Он попытался проскользнуть в коридор, но мать загородила ему путь:

— Опять туда?! Опять к этому жуткому Косому? К своим приятелям?!

— Опять! — Он все же вывернулся и выскочил на лестницу. И вот он уже на пустыре. Бросается туда-сюда, ищет, зовет… Но угли догорели. И где теперь сидят ребята — не поймешь. Наконец он услышал голос Косого:

— Ты, Вань?

— Я! А.., она где?

Косой выступил из темноты, его лицо озарил огонек папиросы.

— Да где же она? — почти выкрикнул Иван.

— В кустах. Там, где покрышки старые валяются. — Косой показал за спину — Иди, она ждет.

Иван ни о чем его не спросил, но по смущенному лицу Косого, по его виноватому голосу все понял. Его опередили На подгибающихся ногах он прошел к кустам, раздвинул их, позвал:

— Ты тут, Галя?

— А? Здесь я, здесь… Иди сюда… Ты кто, а? Который?

Он вдруг ощутил на своем лице прикосновения ее горячих мокрых пальцев. Мокрых? Почему?

Ведь дождя давно не было, земля сухая. От ее пальцев резко пахло чем-то животным, и этот запах был ему противен. Он сунул ей банку и услышал, что она жадно пьет, захлебываясь, булькая, постанывая от удовольствия. Наконец булькание затихло. Галка спросила уже более осмысленным голосом:

— Это ты, Ванечка?

— Я.

— Иди ко мне. Ты что — боишься?

Он опустился на колени, нашарил рукой ее плечо, потом шею, потом полную грудь. Она хихикала и повторяла:

— Смешной какой, ну, давай, пошли ко мне…

Домой он вернулся на рассвете. С Косым он не поссорился. Иван себе сказал: «Еще чего — терять друга из-за какой-то…» А Галка была именно «какая-то». Он в нее не влюбился — не получилось.

Когда понял, что она изменила ему, не дождалась, то разозлился только на нее, а не на дружков, которые воспользовались моментом.

Галка к ним стала часто ходить. Она работала в овощном продавщицей. Весь день вешала картошку, свеклу, апельсины. Выпивала в подсобке, курила прямо за прилавком, никого не признавала, материла покупателей. Особенно обожала обложить крупным, крепким матом военных и милиционеров. «Эти — самые тупые, — говорила она. — Уж это — конец света…» Ее не увольняли, потому что Галкина мать работала в том же магазине уборщицей. Когда-то стояла за прилавком, но по причине беспробудного пьянства была снята с должности — нахамила, кому не надо было, из начальства… Но друзья в магазине жалели пьянчужку и терпели ее беспутную дочку. Отец у Галки пребывал в местах не столь отдаленных. Раз в полгода мать паковала передачки, покупала плацкартный билет и катила в Туву, на свидание. Возвращалась опухшая от слез и водки и несколько дней не работала, поучала Галку, как надо жить, чтобы не попасть в лагерь… И красиво запевала любимую песню: «Ты помнишь тот Ванинский порт?!.»