Золотой песок - Дашкова Полина

– Гриша, ну ты же человек культурный, образованный, – засмеялся Виктюк, любуясь его растерянностью, – я имею в виду два способа восприятия пространства, две геометрии, Евклидову и Лобачевского. Согласно первой, параллельные прямые никогда не пересекаются. Это придает жизни определенную логику и соразмерность. А по Лобачевскому, все наоборот. Они берут и сходятся в какой-нибудь одной, самой неудобной точке. Вот как в случае с Астаховой.

– Да… я понял… – процедил Русов сквозь зубы и нервно закурил.

– Ну и хорошо. Молодец.

– Но все-таки Астахову я не заказывал, – произнес Русов уже чуть спокойней и жестче.

– Нет, Гриша. Ты сделал этот заказ, правда в косвенной форме. Ты стал действовать по законам геометрии Лобачевского, у тебя пересеклись параллельные прямые, и в точке пересечения чуть не случился взрыв, который мог бы не одного тебя разнести на мелкие кусочки. Ты не нервничай, а думай. Оно всегда полезней. Астахову надо было убрать. И я это сделал хорошо, качественно. Между прочим, оплатил своими деньгами.

– Ладно, – не поднимая глаз, произнес Русов, – сколько ты хочешь?

– Вот, это уже теплее, – одобрительно кивнул Виктюк, – исполнителю я отдал двадцать. Ну а мои проценты ты знаешь.

– То есть ты хочешь двадцать пять тысяч? – тревожно уточнил Русов.

– Чтобы тебе легче было, я сразу назову всю сумму.

Сто.

– Сколько?! Так, подожди, давай по порядку, – голос Русова звучал уже совсем иначе, спокойно и твердо.

– Давай, – кивнул Виктюк, – вся комбинация с Годуновым пятьдесят. Учти, я делаю скидку. Тридцать за Астахову и двадцать за Резникову.

– Нет, стоп! – поднял руку Григорий Петрович. – Вот с Резниковой надо уточнить.

– А что уточнять? Ты же сам мне закатил истерику по телефону, требовал, чтобы я шел к тебе в квартиру, прощупывал ее. Кстати, щупать там нечего. Кожа да кости, – он усмехнулся, – сорок кило мелких неприятностей. Знаешь, такие всегда лезут не в свое дело. Примчалась в Синедольск, заморочила голову Веронике Сергеевне, потом жила в твоей квартире, продолжала капать на мозги твоей Нике. Ты думаешь, она хоть одно доброе слово ей о тебе сказала за это время? А если учесть, что она последняя, кто общался с твоим писакой, причем тогда, когда он уже владел практически всей информацией, разве можно спокойно отпустить эти сорок кило неприятностей бегать поблизости?

– Но твой придурок сделал это прямо на глазах у моей жены! – повысил голос Русов.

– Да? – Феликс Михайлович удивленно вскинул брови. – Это нехорошо. Ты считаешь, это снижает цену?

– Я считаю, что это было полным идиотизмом.

– Согласен. Жена твоя – женщина строгая. А где она, кстати?

– Не знаю!

– Вот это совсем нехорошо. Надо бы найти Веронику Сергеевну.

– Хватит, Феликс, – Русов легонько хлопнул ладонью по столу, – мне не нравится все это. Ты слишком много на себя берешь. Я, конечно, понимаю, ты у нас самый умный, самый осторожный, но всему есть предел. За Годунова я тебе действительно должен пятьдесят, и ты эту сумму получишь. Но что касается Астаховой и Резниковой, то я их не заказывал. Ты сделал это сам, по собственной инициативе. Не только для меня, но и для себя тоже. Так что о ста речи быть не может. Семьдесят. Ни цента больше. Завтра ты получишь свои деньги, и мы в расчете.

– Свои деньги я получу сегодня. Но не семьдесят, а сто, – ласково произнес Виктюк.

– Семьдесят. Прости, у меня нет времени. Завтра зайдешь за деньгами.

– Погоди, Гриша, – Виктюк тронул его руку, – не спеши. Еще два слова в память о Зое Анатольевне. Она была дама энергичная, умная, недобрая и очень тебя не любила. Но в одном оказалась права. Она предупреждала тебя, что не стоит заказывать книгу этому Годунову-Ракитину. А ты, Гриша, не послушал, – Виктюк сделал паузу, он не мог отказать себе в удовольствии молча понаблюдать, как меняется лицо его собеседника.

У Русова быстро забегали зрачки. Он густо покраснел. Лоб его покрылся испариной.

– Да ладно тебе, Гриша, – сочувственно улыбнулся Виктюк, – я ведь понимаю. Охота пуще неволи. Хочется, чтобы запечатлел тебя для потомков не какой-нибудь пошляк, а настоящий, известный писатель. К тому же у вас с ним давняя дружба, еще с юности. Но ведь ты опять подставил не только себя, но и меня, грешного, а главное, нашего с тобой общего друга, человека достойного, уважаемого, авторитетного. Я имею в виду Спелого. Одно дело, если сунулся на прииск по собственной инициативе какой-то твой давний недоброжелатель, а ты предпринял срочные разумные меры, чтобы его остановить, и совсем другое, если ты сам этого недоброжелателя туда пригласил. Очень захотелось тебе, чтобы твою сложную героическую жизнь пересказали интересно, ярко, захватывающе, а не кое-как.

– Прекрати! – заорал Григорий Петрович. – Знаешь, как это называется? Знаешь, что за такое бывает?

– Знаю, – скромно кивнул Виктюк, – за такое деньги платят. Большие деньги, Гриша. Видишь, как нехорошо получилась. Когда я придумывал и проворачивал комбинацию с долговой распиской, я был уверен, что делаю это для общей пользы, а оказалось совсем наоборот. Я сделал это во вред. Я самого себя подставил, и Спелого тоже. Очень это нехорошо, Гриша. Так меня еще никто никогда не обманывал.

– Ты не сумеешь доказать.

– Ничего, мне на слово поверят. И еще, – продолжал Феликс Михайлович, не отрывая от лица губернатора своих зеленоватых, маленьких, ласково прищуренных глазок, – я, пожалуй, попрошу Спелого помочь тебе отыскать любимую жену. Ну действительно, где она сейчас бегает? И что ей могла наболтать эта дурочка Резникова? Разве мы с тобой знаем?

– Феликс, я убью тебя, – произнес Русов очень тихо, едва шевельнув губами.

– Платить как собираешься? – спросил Виктюк со своей обычной добродушной улыбкой и взглянул на часы.

– Как всегда, – процедил Русов сквозь зубы.

– Сумма большая, – покачал головой Виктюк, – наличными я не рискну взять. Мне ведь надо в самолете назад возвращаться. Мало ли что?

– А как?! – взвился Русов. – Ты хочешь, чтобы у меня еще из-за этого голова болела? Мало того, что ты меня подставил перед моей женой и теперь она исчезла…

– Не ори, – поморщился Виктюк, – никуда она не денется. Побегает и вернется. Знаешь, ты, пожалуй, выпиши мне чеки. Пятьдесят я хотел бы получить в Москве, в «Колумбе», и пятьдесят в Швейцарии. Мне так удобней.

Банк «Колумб» был маленьким, но очень надежным, ибо принадлежал «смотрящему» Синедольского края, коронованному вору по кличке Спелый. Кстати, ему же, вору Спелому, давно принадлежал и прииск у поселка Желтый Лог. Ему, а не губернатору Русову.

Поставка людей на прииск прекратилась, то есть основные свои функции Григорий Петрович не выполнял. А все прочее, сбыт золота, официальное прикрытие – это уже так, рабочие моменты. Виктюк не сомневался, что мог бы вполне взять их на себя, да и поставку тихих старателей сумел бы обеспечить. Надо только получить благословение «смотрящего», и все будет в порядке с прииском. А губернаторы приходят и уходят.

– Какие тебе чеки? – орал Русов. – Это ведь опять подставка. Не могу я тебе выписывать чеки, особенно для «Колумба»! Бери наличные.

Они еще долго спорили. Русов орал, кипятился, Виктюк выслушивал истерику, почти ничего не возражал. Наконец с чеками во внутреннем кармане пиджака на общую сумму сто тысяч долларов и с некоторой болью в сердце он пожал своему нервному приятелю влажную руку.

– Будь здоров, Гриша. Главное, нервы береги. Да, нервы Григорию Петровичу лучше поберечь. Его ждет впереди много тяжелого и неприятного. До визита к губернатору Виктюк успел пообщаться наедине с настоящим, а не опереточным хозяином края. «Смотрящий» Спелый поверил Феликсу Михайловичу на слово, история с глупой прихотью губернатора, с автобиографией, заказанной писателю Годунову, произвела на Спелого очень сильное впечатление. Такое сильное, что он тут же принялся названивать в Москву, связался с хорошими ребятами, с Костиком и Стасиком. Они ведь тоже были его людьми, а вовсе не губернаторскими «шестерками».

Теперь Вероника Сергеевна Елагина вряд ли вернется в Синедольск к любящему мужу. Бегать ей осталось совсем недолго.

Ника едва успела на последнюю перед двухчасовым перерывом электричку. Покупая билет, мчась к платформе, втискиваясь в хвостовой, забитый до отказа вагон, она почти не смотрела по сторонам. Не могла – из-за дикой спешки, из-за сердцебиения и слез, которые никак не хотели высыхать.

Электричка тронулась. Ника отдышалась, поправила съехавшую на затылок кепку, надвинула козырек низко, до бровей, и попыталась решить, что разумней – остаться в забитом тамбуре или пройти дальше, вперед по вагонам. В двух первых должно быть свободней, но вдруг все-таки успели выследить, вскочили в эту электричку и сейчас идут по вагонам, ищут? Хотя… она ведь в последнем, в хвостовом…