Дитя платонической любви - Южина Маргарита

– Дусенька! Булочка моя, срочно выходи за меня замуж! – тупо шутил санитар роддома Вася. – Вообще-то, я пошутил, Дуся, ну тебя в пень, мне твоей милой наивности и на работе хватает. Ну чего ты меня в зад тычешь?! Во, блин! Из-за тебя чуть не рассыпался!!

– Негодяй! – Возмущению Дуси не было предела.

Нет, Дусе, конечно, давно хотелось семьи, но не с Васькой же!! Во-первых, за него не разрешит мамочка, во-вторых, Василий вовсе даже не любит Дусю, а просто зарится на его деньги, в-третьих, Васька уже давно женат, хоть и молодой еще. И потом – что за блажь?! Дуся совсем даже не женщина, а мужчина, то есть по паспорту – Евдоким Петрович Филин, тридцати шести лет, и никакими Васями, Петями, Колями ну нисколько не интересуется! И никогда не интересовался! И главное еще – «булочка моя»! Ну да, он имеет пышный торс, да! И его щеки напоминают праздничный кулич, так ведь хорошего человека должно быть много! А Дуся твердо считал себя замечательным мужчиной. Нет, этот Васька только жизнь портит!

Сегодня Филину попался какой-то бракованный день. Не успел он заявиться на работу, а уже главный роддома, где Дуся трудился, решил устроить субботник. Это никого не удивило, Матвей Макарович каждый четверг устраивал субботники. Кое-кто даже поговаривал, что так он экономит на дворнике. И в этот раз он сообщил, что надо убрать территорию так, «чтобы все было стерильно, как в пробирке». И немедленно отправил всех на больничный двор. «Всех» – это двух санитаров: Дусю и студента Васеньку. Они и убирали! Но, когда до стерильности оставалось совсем чуть-чуть, прилетела сестра-хозяйка Анна Кирилловна и подняла визг.

– Убийцы! Вы что творите, нелюди?! Это… варварство! Это… кощунство! Мусор надо таскать в специальных… мусорных носилках! На этих мы особо тяжелых беременных в палату доставляем! Они же… почти новые, нетронутые были! Мы даже к ним рожениц не подпускали!

И чего раскричалась? Какая разница мусору, на каких носилках его таскают! Но к главному их таки вызвали. Пришлось бросить драгоценные носилки во дворе и спешить на ковер…

Главврач Беликов Матвей Макарович был степенным мужчиной, невысокого роста, но высокой должности. Его халат всегда безупречно сверкал белизной и хрустел крахмалом, реденькие кудряшки на висках были благородного седого колера, рубашки, которые выглядывали из ворота халата, наводили на мысль о больших деньгах, и вообще по всем меркам за главврача краснеть перед другими роддомами не приходилось.

– Ду… Евдоким Петрович! Сегодня вы умыкнули единственные носилки на весь роддом! – сурово начал Беликов. – И мало того – вы использовали их в грязных целях! Вы осквернили самое святое, что имеется в учреждении, – медицинский инвентарь! Могу ли я уложить на носилки роженицу после того, как вы перетаскали на них всех дворовых микробов?! Нет вам прощения!

Главврач выбрался из-за стола и важно прошелся по кабинету.

– Хотя… Чтобы не быть изгнанными из нашего спаянного коллектива, вы можете купить на свои деньги новые носилки… три штуки!

– И еще пробирок… Матвей Макарович! Еще штук сто пробирок. Скажите ему, что он и пробирки осквернил, у нас уже все переколотились… – раздался под дверью оглушительный шепот сестры-хозяйки.

– И пробирок двести штук, – скорбно добавил Матвей Макарович. – С вашим состоянием это будет незатруднительно. Кстати, где вы оставили носилки?

– Так на этой… на территории же! Да и пусть валяются, они все равно уже… оскверненные, – бубнил Дуся.

– Немедленно верните! – взвизгнул Матвей Макарович. – И довольно меня терроризировать! И все! И ступайте! И не забудьте выделить деньги на новый инвентарь!

Дуся был огорчен. Главный уже давно подбивал своего работника на спонсорство: то грудоотсосы просил купить, то утки, то клизмы, а то и кресло-качалку себе в кабинет, но всякий раз Дусику удавалось отвертеться, а вот теперь… И где он возьмет те деньги? Нет, конечно, он является богатым наследником, даже очень богатым, но все наследство находится под бдительным контролем мамочки, а уж она-то на пробирки и клизмы точно не раскошелится, и просить бесполезно, не даст!

А тут еще Ва-а-ася! Вон, идет скалится во всю пасть! И его главный не ругал, чего с него взять – студент! А вот с Дуси так сразу и новые носилки!

– Давай, шевелись, – бурчал Филин, толкая в спину напарника. – Нам надо еще эти самые носилки Анне Кирилловне сдать.

– Носилки не анализы, их сдать никогда не по… Ого!.. Ни фига себе! Картина! Похоже, нам придется инвентарь не Анне Кирилловне сдавать, а прямо к акушеру Андрею тащить… – вытаращился Вася.

Картина на самом деле была сногсшибательная – на брошенных носилках, поверх прошлогодней травы, возлежала молодая беременная девчонка и изрыгала ругательства.

– Какого черта, мать вашу! Пришла, называется, в роддом! Тащите давайте на операцию, не видите, я уже приготовилась?!

– Ха! Приготовилась она! А что, самой в приемную дойти западло, что ли? – Вася был недоволен. Он вообще старался носилки таскать только порожняком.

– Девушка, и в самом деле, – поддержал его Дуся. – Чего вы тут прямо в позе морской звезды раскорячились? Давно бы уже к Людмиле Ивановне пришли, это у нас бабушка такая, она всех рожениц оформляет, и вас бы оформила…

– Так! – уселась на носилках девушка. – Выступать будем в Большом театре, а сейчас быстренько носилочки схватили, и балетным шагом в роддом!

– Не, Дуся, ну и что с ней делать?

– Я… я не умею балетным… Да еще с носилками, точно не получится, – огорчился тот.

Вася и вовсе расстроился. Снова браться за работу не хотелось и все тут. А девчонка пешком идти совершенно не торопилась. Но, судя по размерам ее живота, по неровному дыханию и капелькам пота на лбу, стоило бы поторопиться.

– Дуся? Кто это у вас Дуся? – дернула бровью девчонка. – Ты, что ли, пузан? Так вот, Дуся моя, можешь не балетным шагом, можешь марафонским бегом, только поторапливайся!

– Я вообще-то вам никакая не Дуся! – дернулся санитар. – А вовсе даже Евдоким Петрович Филин!

– Еще и Филин! Ну что за роддом попался! Санитар – Филин! Нет бы Аистом назвался… Ну давай, Филин, тащи!!

Напарнички крякнули от натуги и поперли будущую мамашу в здание. Сгрузили они дамочку прямо у дверей кабинета приема посетительниц – вредная девка принципиально не хотела даже шагу ступить самостоятельно.

Отделавшись от капризной беременной, Дуся спешно удрал в комнату персонала, рухнул на жесткий казенный диван и расслабился. Любил он вот так полежать, подумать о вечном в рабочее время. И никто не тревожит – все по делам своим носятся, и никто не ворчит, не ругается. Спокойно… Здесь хорошо мечталось о светлом будущем и вспоминались приятные жизненные моменты. Вот так, бывало, полежишь, поглазеешь, как за окном тополь листьями наряжается, глядишь – а рабочий день и скончался. Так бывало частенько, однако не сегодня. У некоей пациентки приключился нервный срыв после родов, и она принялась во все горло верещать арии. Своими дикими воплями она перепугала кормящих мамочек, и у троих немедленно пропало молоко. Медперсонал кинулся успокаивать певицу, но та с приходом зрителей только еще больше воспряла духом. Решено было отвести любительницу опер в самое дальнее крыло и выдать ей «благодарного слушателя», то есть Дусю. Уже через двадцать минут бравый санитар позорно бежал к главному и притворно скуксился:

– Матвей Макарович… ой-о-ой, что ж так крутит-то?.. – сложился он пополам. – Вот крутит и крутит… Матвей Макарович, я так подозреваю, что у меня дизентерия…

Дуся старался вовсю. Он даже якобы без сил опустился на директорский диван и продолжал уже там хвататься за живот. Матвей Макарович не любил, когда работники вот так фамильярно пользуются его мебелью. А такую некрасивую болезнь, как дизентерия, он и вовсе не уважал. А Дуся старался.

– Вот! Слышите, как схватило? Точно говорю – кишечная палочка! Никак нельзя мне с той певицей находиться… заразить могу… Ну надо же, как обидно получилось… А ведь как хотелось оперу послушать! Не судьба, видно, придется домой идти…

Матвей Макарович глянул на часы – стрелки намекали на конец рабочего дня.

– Конечно-конечно, любезный! – закивал лысиной главный. – Я и сам хотел вас пораньше отпустить, вам же еще деньги на носилки в банке снять нужно!

– А… я, пожалуй, сегодня не успею снять… – перекосился Дуся.

– Успеете, ступайте…

Конечно, ни в какой банк Дуся не пошел. Он собирался прийти домой и насладиться своей коллекцией гусениц, только так он мог успокоиться. Вообще каждый год с приходом весны у него начиналась дикая депрессия. Еще бы! Такое прекрасное время! Пробуждаются назойливые комары, безостановочно плещет молодой дождь, тополя хвастаются первыми слабенькими листочками, а коты по ночам вопят, требуя нежности. У собак рождаются какие-то низменные чувства, даже воробьи заводят новые романтические знакомства, а вот у Евдокима Петровича никаких, даже самых захудалых отношений ни с кем не намечается! И никто, кроме мамани, его не собирается любить! Просто возмутительно, куда смотрит фортуна?! Остается только скорбеть и печалиться.